Тишина распростёрлась над этой замечательной фразой, над этой тайной ясности ума. Женщина не почувствовала себя способной прервать эту тишину, где парила истина, которую она, вероятно, не постигала.
«Его меч задел скалу, и слышно вибрирующее звучание лезвия в ножнах. Его сильная рука, чтобы вскарабкаться по крутому откосу, ухватилась за молодой сосновый ствол, с которого несколько сухих игл упали на место начала подъёма. Кто это бежит в сосновом лесу, рядом? Животное, собака; собака этого человека. Она приносит в своей пасти какую-то вещь: кожаный пояс, твёрдый и заскорузлый от соли и ветра, троянский пояс, оставшийся, уже наполовину истлевшим, от резни, которую сотни и сотни лет воспевал Гомер.
«Воин прибыл на высокий мыс. Его голова в напряжённом положении, его взгляд направлен на море. Нос прямой и тонкий; линия лба отчётливо ниспадает из железного шлема; надбровная дуга необычно выдвинута вперёд; ресницы взмахивают над сверкающим глазом; но я особенно внимательно рассматриваю его руку, наполовину сомкнутую, с короткими ногтями, тыльная часть ладони и пальцы загорелого оттенка, отливающего красным, будто высеченные из кирпича, ногти округлые, утолщённые, испещрённые мелкой галькой.
«Он видит побережье. Матросы заняты тем, что спускают на воду подводные части корпусов бесчисленных судов. Их тащат и скоро будут их толкать до выхода в открытое море, чтобы они не были изрублены прибрежными рифами. Греческий флот отправится этим вечером, потому что плыть судам можно только под звёздами, и флот плывёт, пока утро не забрезжит на синеве моря.»
После этого солнечного созерцания мужчина опустил свою утомлённую голову.
«У меня видение водного пространства. Я вижу вблизи эту воду, эти волны, которые, в абсолютной тишине, плещутся, серые и серебристые, при странном свете. Почему эта бесконечная тишина? Они на другой планете, удалённой на я не знаю, сколько сотен веков.»
*
Я смотрю, о чём он говорит, и я смотрю именно на него: зрелище, которое не существует, и человек, которого во мраке почти больше нет. Воскрешение в памяти, воскрешающий в памяти… Я размышляю об этой невыразимой разнице величия, имеющейся между тем, кто думает, и тем, что он думает. Его облик является незначительным оспариваемым пятном, неприметным, в начале развития стран и эпох.
И торопятся, громоздятся другие воспоминания, и ещё другие. Чувствуется, что он осаждён миром; служит мишенью слишком многим воспоминаниям: тем, которые он пробормотал, и тем, которые он не высказал за полным неимением свободного времени или возможности это сделать. Он не может избавиться от этого яркого величия, существующего в нём.
