Он хватался за это. Он почувствовал опору среди проносящегося времени. «Мы…» — говорил он, который нашёл клич против Смерти, он его повторял. Он его испробовал: «Мы… Мы…»
В сумерках, теперь без очертания комнаты, я рассмотрел мужчину, с женщиной у его ног, подобно грозовой туче и подобно пьедесталу… Его лоб, его руки, его глаза, весь он как мыслящее светило, возникали наподобие созвездия.
И это было величественно — видеть его начинающим сопротивляться.
«Мы есть те, кто длительно проживает.
— Те, кто длительно проживает! Мы, наоборот, есть то, что длится недолго.
— Мы есть те, кто видит длящееся недолго. Мы есть те, кто длительно проживает.»
Она пожала плечами, с видом протеста, разногласия. Её голос был почти злобным.
«Да… нет… Возможно, если хочешь… В конце концов, не всё ли мне равно? Это не утешает.
— Кто знает, не нуждаемся ли мы в грусти и во мраке, чтобы творить радость и свет.
— Свет мог бы существовать без мрака.
— Нет», — сказал он тихо.
Она повторно ответила:
«Это не утешает.»
*
Затем он вспоминает, что он уже думал о всех этих вещах…
«Послушай, — произнёс он трепещущим и немного торжественным голосом, как признание. — Однажды я представил себе два существа, которые находятся в конце их жизни и вспоминают всё, что они претерпели.
— Поэма! — заметила она, обескураженная.
— Да, — сказал он, — одна из тех, которые могли бы быть столь прекрасными!»
Странная вещь, но он, казалось, постепенно оживлялся; представлялось, что он впервые был искренним, в то время как он отказывался от трепещущего примера их судьбы, чтобы сделать своей целью вымысел своего воображения. Говоря об этой поэме, он вздрогнул. Чувствовалось, что он становился воистину самим собой и что он был предан вере. Она подняла голову, чтобы его слушать, терзаемая его стойкой потребностью в слове, хотя у неё не было доверия.
«Они там, — сказал он. — Мужчина и женщина. Это верующие. Они в конце их жизни, и они счастливы умереть, по тем причинам, которые привели их к усталости от жизни. Это своего рода Адам и своего рода Ева, которые мечтают о рае, куда они скоро вернутся.
— А мы, вернёмся ли мы в наш рай? — спросила Любимая: наш потерянный рай: невинность, начало, чистота! Увы! как я верю, в этот самый рай!»
*
«Чистота, вот именно, — сказал он. — Рай — это свет, земная жизнь — мрак: вот мотив моего поэтического сочинения, над которым я начал работать: Свет, которого они хотят, мрак, в котором они существуют.
— Как мы,» — заметила Любимая.
