— Тут еще две семьи, — сказала она, приглашая его идти за собой, — хозяйская и другие эвакуированные.
Больше она не несла свое полное тело с легкостью и самоуважением — скорее, волочила его на слабых кривых ногах без особой охоты. Но горе делает людей отчасти прекрасными, как и счастье: слезы преобразили ее глаза, будто вымыли из них грязь и московскую копоть, загустили темно-карий оттенок, поселили пламя безрассудной надежды. Андрей подумал, что все в ней, кроме глаз, постарело.
Он сел на диван в ее комнате. Она осталась стоять и курила, глядя в окно. Потом очнулась от забытья и прошла к шкафу. Продравшись через ворох одежды: осенних курток, платьев, брюк, халатов — все, видимо, хозяйское, давно никем не ношенное, ведь зима казалась в городе вечной, — она докопалась до квадратного предмета, замотанного в оберточную бумагу
— Вот она. Слушай, я так и не раскрывала ее с Москвы.
Олеся впервые слабо улыбнулась. Андрей поднялся и, отстранив женщину, резкими движениями сорвал с картины бумагу. Она прислонилась к стене, словно без сил, и глядела на его быстрые уверенные движения. Он чувствовал, как по его спине бродит ее рассеянный пустой взгляд, и думал, что когда придет время, то так же уверенно и без сомнений начнет рвать ее одежду…
Однако это наваждение быстро прошло. Теперь оба рассматривали картину. На ней была изображена маленькая бухта, заросшая хвойным лесом, к которой издалека подходила одинокая белая лодка, наполненная людьми. Картина оставалась не законченной примерно на четверть: передний план был пустым.
— Я говорила, что сама не делаю модерн арт, — тихо сказала Олеся.
— Ну, это намного красивее.
— Думаешь?
— Да.
— Спасибо, — она снова закурила.
— Допиши картину.
— Зачем?
— Это может быть самым главным. Что самое главное в твоей жизни?
Она растерянно посмотрела на него, забыв в очередной раз сделать затяжку.
— Какой главный проект? — сказал он.
— Никакого.
— Плохо. Вот если бы ты хотела написать самую совершенную картину на свете, то надо было бы работать над этой.
— А-а. Нет, я не хочу ничего такого. Раньше, может, болела какими-то амбициями, а теперь так. — Олеся пожала плечами.
— Ясно.
— Повесишь ее?
Андрей забил в стену гвоздь, соорудил из проволоки петлю и прикрепил к задней части рамки и повесил на самую светлую из стен.
— Теперь, когда тут висит незаконченная картина, это модерн арт, — сказала она.
Затем Олеся предложила поесть. За обедом они сначала молчали, потом она спросила:
