— Цыганка сказала, сердце у тебя злое, хотя с таким белым личиком — быть же того не может... или как? — сказал он, сжимая её покрепче на заднем сидении машины.
— Не знаю. Может, и злое. Я никого не обижала специально.
— А не специально? Ты вот на меня глядишь, и вижу, что боишься, но я-то не от жизни сладкой стал таким.
— Да не выдумывай, не боюсь я тебя.
— Хм, может, ты правду говоришь. А почему?
— Сама не знаю. Злых приходилось видать — но никогда их не боялась.
— Как мотылёк на свет к ним летишь, да? — Грелка озорно мигнул глазами, и на секунду они будто прояснились.
— Отпусти меня, а? У меня там мама лежит, двинуться не может, мне ухаживать за ней надо.
— Я кого-нибудь отправлю к ней, присмотрят, да и за домом тоже поглядят, за хозяйством вашим. А ты покатайся пока со мной, жизнь посмотри.
Ольга повернулась к нему и приблизилась на расстояние одного вздоха до поцелуя. Но сколько она ни вглядывалась в его лицо, так и не могла увидеть того, что находила в Гришке или до него у папы в глазах. Впрочем, тому, что она искала, вроде как не было названия: силе, способной вызволить обоих из царящего всюду сумрака. Устав от молчания, Ольга отвернулась и спокойно смотрела на серое облачное небо за окном, пустые поля, облезлые деревья. Она улыбалась, жалея, что не может сейчас же расплакаться и закричать. Выбора не было, она продолжила свой путь с Грелкой.
Забавы ради, в каких-то пару недель, Грелка и Кот научили Ольгу водить. Хотя она с трудом доставала до педалей, им очень нравилось, как у неё выходит, и как-то запросто стали ей доверять, хохотали и напивались в её присутствии, а Ольга никогда не пила и ровно вела по битым дорогам огромный джип, кружась по пятиугольнику деревушек: Окрипино, Жабенки, Слоево, Щипец и Сорино,— где шайка собирала дань и попутно разыскивала бандиту Грелову жену. То был, как она увидела, особый ритуал.
Когда подходящую девушку находили, то гнали в город, за шумом ядовитого завода топили баню на Северной улице и затевали оргию. Новая Грелкина жена непременно должна была пройти через всю его шайку. А Ольга только наблюдала и иногда просила, чтобы поменьше курили: мол, картинка получается плохая. Она бегала с камерой вокруг голых задов и насквозь сверлила чёрными глазами лицо очередной жертвы, интуитивно догадываясь, что Грелка исподтишка наблюдает, по-детски восторженно улыбается и ждёт, когда же она даст слабину. А какая слабина, если всякий раз она видела и узнавала саму же себя — то давнее ослепительное мгновение любви и умирания?
