— Наши оставили Гомель, — сказал мне товарищ Эдинов. — Немцы движутся на Чернигов.
В обком я приехал очень усталым, голодным. Мне принесли в кабинет тарелку борща, я устроился у окна, поставил тарелку на подоконник.
Завыла сирена. В последнее время тревоги объявлялись раз по двадцать в день. Я уже привык к ним и часто не уходил в убежище. Интенсивных бомбежек еще не было.
Продолжая есть, я смотрел в окно. Мне была видна значительная часть города. Глядя поверх, крыш, я заметил вдали несколько самолетов. Из-за туч вынырнула еще одна черная стая, а через минуту немцы были над городом. Я видел, как сыплются бомбы, даже точно определил: первым взлетел на воздух театр, за ним здание областной милиции, почтамт… А я машинально продолжал есть. Бомбардировщики проплыли над зданием обкома. Взрывы, трескотня пулеметов, огонь зениток слились в ужасный гул… Люди метались по улицам. Кто-то страшно кричал, нельзя было понять — женский это или мужской голос.
Я вышел из кабинета и отправился в убежище. Мною овладело оцепенение. Ко мне подходили товарищи по обкому, я машинально отвечал на их вопросы. Было такое чувство, будто на плечи легла неимоверная тяжесть.
В затемненном коридоре меня остановил какой-то незнакомый человек.
— Я здесь с утра, товарищ Федоров. Приехал из района…
— Слушаю вас.
— Я исключен, из партии, подал апелляцию в обком… Идет война, товарищ Федоров, как же мне вне партии?..
— Но вы слышали, объявлена воздушная тревога. Чтобы разобраться в вашем деле, мне нужно вызвать товарищей, просмотреть документы. А товарищи в убежище… Прошу зайти завтра.
— Завтра будет поздно. Немцы подходят к нашему району…
В это время бомба разорвалась так близко, что под нами пол заходил.
На приезжего это не произвело особого впечатления. Я ускорил шаг. Он продолжал идти рядом со мной.
— Поймите, товарищ, — сказал я, — в такой обстановке невозможно.
— Да, да, — согласился он печально и протянул мне руку.
Лицо его я не запомнил. Но рукопожатие его было хорошим. Я искренно пожалел, что не смог ничего сделать.
Впервые я провел всю ночь в убежище. Немцы прилетали двенадцать раз. Сидеть и пассивно пережидать, ничего не видя и не зная, — занятие унизительное.
Утром, хотя тревога не прекращалась, я вернулся в обком.
Черные клубы дыма висели над крышами домов, языки пламени рвались к небу. Куда ни глянешь — всюду горит. Пожарные пытались заливать пламя Но что можно было сделать, когда ежеминутно возникали все новые и новые очаги и все в большем количестве! Люди уже не в силах были бороться с огнем.
