Громилы у Серопузо были как на подбор — жилистые, с гнилыми зубами, небритые, кривоногие. Пещерные люди, одним словом. Разумеется, попивали, дулись в картишки, из языков предпочитали матерный. Урки да и только. Дома ходили кто в чем, в конторе, которая располагалась на площадях котельной, были одеты чуть получше, а вот на дело уже принаряжались. К крутякам приходили в пиджачках и начищенных штиблетах, зимой — в дубленках, чтоб не подумали, что имеют дело со шпаной.
Помимо мытарских функций на громил была возложена обязанность чистильщиков, санитаров калачевских угодий.
Именно это имел в виду Серопузо, сказав, что колдуном займется лично. То есть, лично проконтролирует, чтобы этого гадского странника скрутили, а заодно и звездюлей навешали.
Чтоб не получилось как в тот раз, когда странник раскидал троих серопузовских гавриков точно котят, на операцию пошли всей ватагой.
Ночь по счастью выдалась безлунная. Серопузо, сменивший рясу на футболку и джинсы, шел впереди всех заросшей лопухами тропинкой вдоль кривых заборчиков, посвечивая себе фонариком. Было тихо, одуряюще пахло петуньями да с соседней фермы остро тянуло навозом. Потом оказалось, что тянуло не с фермы, это один местный орел завез машину коровьего свежака и свалил перед своей изгородью. Прямо на тропинку, так что не пройти.
Серопузо, не будь дурак, скомандовал, чтоб его взяли на руки. Гаврики взяли, перенесли. А куда денешься? Сами перемазались, теперь от них смердело.
— Это ж теперь к Мишке близко не подойдешь, — догадался Серопузо. — Учует, гад. Беда, ребятки. Придется портки снять, обувку тоже и босичком, босичком. Ничего, ночь теплая.
Разулись, разделись. Серопузо вновь стал впереди, пошел по тропинке, бдительно посвечивая фонариком.
В окнах странника, там, где горница, теплился свет — то ли керосинка горела, то ли настольная лампа.
Серопузо подошел, заглянул сквозь стекло.
На покрытом клеенкой столе ровно горела свеча, в вазочке стояли полевые цветы. На топчане, привалившись спиной к бревенчатой стене, полулежал и что-то тихо, не разберешь, говорил отец Михаил, а за столом на древнем стуле сидела принаряженная красавица Фрося и, подперев щеку рукой, слушала.
