Мы заслушивались интересными лекциями «нашего историка», страстного украинофила [Н. И. Костомарова], очень красиво и образно излагавшего нам новую и новейшую историю. Почтенный, всегда щегольски одетый лектор, однако, иногда увлекался своим предметом до того, что хотя стульев и не ломал, но зато совсем сливался с изображаемой им эпохой. — «Я помню, — задумчиво, с расстановкой произносил он с кафедры, — я помню, как Наполеон I, окруженный своим штабом, поднялся на холм»… Затем он воодушевлялся сильнее и сильнее, и казалось, действительно, он ехал в свите великого полководца, среди маршалов и слушал его распоряжения. В моменты вдохновения «историк» не щадил красок и с помощью боевого огня пек яблоки на деревьях и варил суп в котлах. Аудитория внимательно слушала лектора, но случалось, что кто-нибудь из скептиков заговорит с соседом или примется читать что-нибудь. Это была кровная обида человеку, близко знавшему и Ришелье, и Кольбера, и Наполеона. Громкий голос историка вдруг понижался почти до шепота и при этом внезапно архималоросс переходил на речь с немецким акцентом. Вероятно, в юности строгий немец-педагог оставил в нем по себе глубокую память. «Я вижу там, — обыкновенно в таких случаях начинал историк, — на последней скамейке юнкер, этот юнкер позволяет себе читать, этот юнкер не слушает лекции, я буду жаловаться на этот юнкер!»
Кончал он уже во весь голос и своими черными, колючими глазами пронизывал провинившегося. На репетициях он, обыкновенно, не довольствуясь устными ответами, давал письменные работы и крайне, до обиды, придирчиво следил за тем, чтобы юнкера не воспользовались при этом каким-нибудь пособием. И насколько сам он любил цветы красноречия и анекдотические историйки, настолько он преследовал их в письменных ответах и систематично добивался лишь существа характеристики той или другой эпохи, того или другого исторического лица.
Своим «вполне ревностным» отношением к делу он сердил юнкеров, но все-таки достиг того, что «второстепенный» предмет изучался юнкерами с большой основательностью.
Профессор статистики, в то время известный своими трудно усваиваемыми печатными работами экономиста, говорил замечательно бойко, закруглял умело фразы и точно из рога изобилия сыпал и сыпал словами. Он никогда не довольствовался категоричными, короткими выражениями, а нанизывал целые ожерелья аналогичных понятий. Разъяснению дела это способствовало мало, но фейерверк получался удивительный. Нам, юношам, не избалованным в средней школе красноречием учителей, вначале казалось, что Вр-н читает талантливо, и мы накинулись было на одного из товарищей, заметившего, что он не понимает, зачем Вр-н топчется на месте и подбирает слова, вроде: «расширяется, распространяется, расползается, расходится, разливается, раскидывается… растет, поднимается, повышается, увеличивается, вздымается, выступает»… Своей подкупающей внушительной внешностью и внешним блеском изложения Вр-н долго продолжал чаровать аудиторию, но под конец года он утомил слушателей и к нему стали относиться холодней…
