Пишу «нашем», потому что уже упоминало о частых командировках. А так как в те годы в нашем городе орудовал «таксистский маньяк» (боюсь, это больше были страшилки) – то я частенько кемарила то в кресле, то на кушетке в медпункте, то в привокзальной гостиничке до первого трамвая. Конечно, с полным правом это был наш родной вокзал, и мой в том числе.
Итак, опрятную старушку в костюме букле, а ля «профессор марксизма-ленинизма», с хрупкими, потрескивающими, осыпающимися крахмалом жёлтыми рюшками-жабо и манжетами, в фетровой шляпке – начали замечать на перроне. Там она прогуливалась, опираясь на тросточку, встречала и провожала поезда.
Бывало, шла походкой чинною
На шум и свист за ближним лесом.
Всю обойдя платформу длинную,
Ждала, волнуясь, под навесом… —
Видимо, капитан Снежко из всей школьной плановой литературы знал это единственное стихотворение.
Старушка покупала в киоске местную коммунистическую газету с поэтическим названием «После ночи всегда наступает рассвет» – и читала о корки до корки.
Кушала что-то диетическое в буфете. Интеллигентно просила столовый ножик. Буфетчица, корча гримасы, рылась в посудных россыпях, даже иногда находила. И иронически посматривала в её сторону.
Что старушка будет резать-то, если мяса не заказывала? Старушка пилила в тарелочке тупым ножиком ломтик хлеба на микроскопические кусочки и вилочкой отправляла в рот.
– А руки-то у неё, руки – как у молоденькой, глянь. Ноготочки-то, как у ребёнка, розовые! – неприязненно поджимали губы буфетчица и посудомойка. – Ишь, барынька.
Ничего особенного: скучно старушке сидеть дома. Готовить одной себе – только продукты переводить. Вот она и выбрала местом для моциона – вокзал. Для обеда – вокзальный буфет. А для романтических прогулок – перрон. Что такого-то?
Так мчалась старость бесполезная,
В пустых мечтах изнемогая…
Пока не заметили, что ночами старушка не уходит домой, а расстилает коммунистические газетки в несколько слоёв и спит на них в кресле. Предварительно сняв жакет букле и развесив на спинке, чтобы не помялся.
А утром и вечером умывается в туалете аккуратно, как кошка лапкой, чистит зубы. Полотенчико стирает тут же и сушит на ручке кресла.
Снимает седой шиньончик, расчёсывает и заплетает крысиную косичку на ночь. Подолгу втирает в руки крем и массирует их сильно, как будто разрабатывает.
И поняли: некуда старушке идти-то. Нет у неё дома. Что ж, такая на вокзале не первая и не последняя, дело житейское. Как водится, со временем подсели, расспросили.
