– Ну, давайте начнём с того, что всё не так уж плохо, – задушевно начинаю я. – Слава Богу, все живы-здоровы: и вы, и ваш сын. Так?
Она оторопевает, вдумывается, переваривает в мои слова. Смотрит угрюмо, недоверчиво, даже враждебно:
– Что вы зубы заговариваете, в сторону уводите? Небось, по-другому бы запели, будь у вас единственный сын…
– Есть. Единственный.
– А сами-то? Как бы вы повели себя… Случись такой горе?
– Боюсь, у меня такое горе исключено.
– Вот видите, – обиженно поджимает губы. – Сумели воспитать сынка, как надо. Хорошо вам добренькой быть, со стороны великодушничать.
Клиентке хочется сварливо добавить: «Умничать да советовать». Но ведь она пришла в центр именно за профессиональным советом.
Она завидует мне, как Маша завидует моему умению носить украшения. О зависть: чёрный, смертный грех, причина разбоев, войн, предательств, убийств. О зависть: невольный двигатель прогресса! Человек позавидовал солнцу, катящемуся по небу – и придумал колесо. Позавидовал птице – и стал летать.
А Машу гнетёт мысль о собственной ущербности. Она боится всего. Однажды просидела на железнодорожном вокзале двое суток. Её поезд должен был тронуться через пять минут. Билеты в кассе были в наличии, и ей бы без разговоров продали на отходящий… Но к окошку змеилась огромная очередь на другие направления, и она испугалась.
Представила, как будет пробиваться и лепетать:
– Пожалуйста… Опаздываю…
А красные потные лица будут оборачиваться, пыхать ЗмейГорынычевым огнём:
– Все опаздывают!
– У меня поезд отходит…
– У всех поезд отходит!
– Тут с детьми стоят, а она, ишь… наг-лая!
– И не говорите. Нахальство – второе счастье!
– Такие они нынче. В глаза плюнь – божья роса.
Маша проиграла в уме эту сцену пассажирского единения и негодования, прокрутила диалог… И втянула голову в толстые плечи и села ждать следующего поезда. Который проходил только через двое суток.
Двое суток она таращила красные от бессонницы глаза, мысленно проклинала себя, била по щекам, обзывала «тряпкой». Но знала: случись снова пробиваться сквозь очередь – она предпочтёт ещё двое суток, месяц, год маяться на твёрдой вокзальной скамейке.
Маша не знает, кому больше не повезло. Душе ли, что она попала в её вечно съёженное от страха тело? Или телу, которому досталась такая слабая душа?
Маша совершенно не приспособлена к жизни. За всё ей приходится платить самую высокую цену.
Все вокруг как-то крутятся, знакомятся, общаются. Достают. Путёвку по квоте в санаторий. Липовый бюллетень. Липовую научную степень. Непыльную должность. Льготную пенсию. У всех везде мохнатая лапа. Со всеми вась-вась. Потом хвастаются друг перед дружкой. Умеют люди!
