Сближение прокурора с секретарем райкома, их совместные прогулки очень беспокоили Кямилова. «Молокосос, только вчера явился к нам в район и уже завел дружбу с секретарем райкома, у которого голова совсем белая. Что может быть между ними общего?» — размышлял Кямилов. Чем чаще он видел их вместе, тем больше думал об этом, и тем более странной казалась Кямилову эта близость. Он поручил своему секретарю Саррафзаде и следователю Муртузову приглядывать за друзьями. О чем они так долго разговаривают? Разве в районе не найдется более достойного собеседника для Вахидова?
Саррафзаде взялся за исполнение поручения Кямилова с большим усердием. Через свою старшую сестру Зарринтач он собирал всякие сплетни и пересуды и передавал это все Кямилову. Муртузов тоже не ленился и в свою очередь сообщал Кямилову обо всех мельчайших делах прокуратуры.
— Я этим интересуюсь не из простого любопытства. Я ведь не женщина. Но я бдительный человек, — сказал как-то Кямилов, стараясь объяснить свое беспокойство. Он вылез из кресла и начал прохаживаться по кабинету. — О чем это можно столько говорить? Для чего это надо часами ходить пешком? Это несолидно, если хотите знать. Было бы неплохо разузнать, что там у них…
— Пускай ваше сердце будет совершенно спокойно, отозвался Муртузов. Можете положиться на меня. Я не пожалею ничего для председателя. Мы тоже не маленькие, можем понять, что к чему. И потом, как бы не длинна была подпруга, все равно, чтобы затянуть, ее нужно продернуть через петлю.
— Нельзя полагаться, как говорят, на милость аллаха и ждать, пока подпруга сама пройдет через петлю, — недовольно покачал головой Кямилов. Мало ли что! А если подпруга все же не пролезет через петлю?
Муртузов неустанно наушничал Кямилову, стараясь сохранить его доверие, в то же время стремился сойтись поближе с Мехманом. — «Мехману буду передавать про Кямилова, Кямилову — про Мехмана, и оба будут у меня в руках», — так решил про себя Муртузов. Но все же был очень осторожен, опасаясь проницательности Мехмана.
Муртузов крепко держался за Кямилова. Хоть председатель райисполкома ругал его и обвинял во всех смертных грехах, хоть он и отобрал у него лошадь, Муртузов знал, что он всегда может рассчитывать на Кямилова, тот не даст в обиду «своего человека». Как паук искусно ткет паутину, так и Муртузов опутывал Кямилова своей лестью.
Он не упускал случая напомнить Кямилову про давность их дружбы, клялся, что не забудет всех его благодеяний. «Каждым куском хлеба я обязан вам», твердил он Кямилову, хотя за глаза нередко бормотал: «Чтобы вы сдохли оба! Артист отдыхает после спектакля, а я должен представлять всегда. Артист повторяет чужие слова. А я должен придумывать свои». Муртузов яростно листал дела, бумага шуршала под его нетерпеливыми пальцами, он вскакивал, ударял ладонью по столу и тоскливо смотрел из окна на улицу. «Я нахожусь между двух огней, — думал он. — Я погибну, если не буду дипломатом. Да, только тонкая дипломатия может спасти меня. — Он рассуждал: — На кого я могу опереться в моем положении? Надо лавировать. Оттолкнет от себя один, прижмусь к другому… Вторая сторона оттолкнет, буду искать защиты у первой… На божьем свете все имеет лицо и изнанку: или черная ночь, или яркое утро…»
