— Товарищ Кямилов, я перед вами чист…
Кямилов ударил кулаком о стол с такой силой, что чуть не разбил стекло.
— Молчал бы! Ты если и заслужил что, так только гнилой гроб.
Муртузов испуганно замигал.
— Да, ты это заслужил, повторил Кямилов, довольный своим остроумием. Что можно возразить против этого изречения?.. Гнилой гроб…
Муртузов пытался что-то сказать в свое оправдание, но Кямилов закричал:
— Это золотое изречение. Цыпленок, только вчера вылупившийся из яйца, явился сюда и пытается замарать решение исполкома. А что такое исполком? Разве он не существует тут с первого дня революции? Разве ты не знаешь, сколько лет здесь Кямилов председателем? А ты молчишь и сюсюкаешь… Кямилов стал прохаживаться по кабинету. Пол заскрипел под его тяжелыми шагами. — Следователь плакался: нет лошади. Мы выделили, дали. Попросил овес для коня. Достали. Заявил: нет седла. Подарили. Подковы, и те прибили для Муртуза Муртузова. Стремя поддержали, чтобы Муртуз Муртузов сел на коня… И нате, извольте, этот бездушный Муртузов не может своим языком даже мацони разрезать в знак благодарности нам за целый океан добра. А раз так, такого, как ты, не прокурором надо назначать, а выгнать, вышибить, как негодного следователя!.. Надо зубы иметь, дорогой мой, крепкие зубы…
— Вы меня еще не знаете, товарищ Кямилов, у меня есть зубы…
— Знаю, знаю, прекрасно знаю. Облысеть-то ты облысел, голова желтая, как тыква, а зубы, видите ли, у него сохранились. Не слишком ли они у тебя прочные, господин Муртузов?
— Ей-богу, из-за этого вашего предписания об аресте Саламатова я с ним столько спорил, что легче, как говорится, было бы коня на скалу взогнать.
— Какого это коня? На какую скалу? — насторожился Кямилов. И внезапно решил: — Завтра же верни лошадь! Мы не можем незаконно расходовать государственные средства, чтобы ты скакал на коне. Завтра же верни коня, и все. Безоговорочно. Вассалам.
Кямилов искоса посмотрел на Муртузова. Тот, как беззащитный птенец, ищущий спасения от налетевшего ястреба, не находил места, чтобы укрыться. Ему казалось, что вся комната дрожит от раскатов председательского голоса и топота его шагов.
— Коня вернешь!..
— Имеете право… Как вам угодно, — тихо согласился Муртузов.
— Имеете право?! Вернешь коня, и все.
— Слушаюсь, баш усте. Пусть будет у вас не одна лошадь, а тысячи!
— И седло верни, и уздечку, все. Даже сломанный кнут.
— Баш усте, товарищ Кямилов.
— Баш усте, товарищ Кямилов, — передразнил председатель и поклонился, показывая, как угодливо кланяется Муртузов.
