— Вы еще не спите, Мехман?
— Нет.
Зулейха зажгла свет и невесело улыбнулась.
— Мне тоже не спится. И я решила заняться самообразованием. Вот, читаю Физули…
— А вы хорошо знаете его стихи?
— Как будто неплохо.
— Тогда слушайте, — сказала Зулейха и, раскрыв книгу, с дрожью в голосе прочла:
О бог, дай познать мне отраду страданий любви
И даже на миг не лишай меня кратких страданий любви.
Пусть буду я пленником этого сладкого горя,
Яви милосердие — больше пошли мне страданий любви.
Девушка встряхнула головой, как бы отгоняя от себя очарование поэзии, оторвала взгляд от книги, спросила чуть насмешливо:
— Не привлечет ли уголовный кодекс бедного Физули к ответственности за такое стихотворение?
— Наша юрисдикция против всякого насилия и всякой несправедливости.
— А разве несправедливость не относительное понятие? — сказала Зулейха и, не выпуская книги из рук, села в мягкое кресло. Лицо ее приняло капризное, заносчивое выражение.
— С чьей же это точки зрения?
— С чьей? Допустим, один преследует, а другой убегает, ну, и оба зовут на помощь аллаха. Кто же прав и кто нет?
— Надо раньше всего выяснить причину — почему убегали, почему преследовали? А потом уже определить, кто прав и кто неправ.
— А если причина очень сложная, тайная?
— Нет на свете такого явлении, которое невозможно было бы объяснить и понять.
— Объяснить? Чем? При помощи юридической науки? Или философии?
— Конечно, и юридическая наука, и философия могут помочь.
— А Физули?
— И Физули может научить пониманию жизни.
— А по какой статье уголовного кодекса привлекается к ответственности человек, игнорирующий кодекс любви Физули?
Мехман уклонился от прямого ответа на вопрос:
— Я оказал уже, что закон должен одинаково беспристрастно относиться и к одной, и к другой стороне.
— А если одна сторона, к несчастью своему, живое пламя, а другая, на свое счастье, холодна, как лед?
— Ваша философия слишком заумна.
— Да? Философия, старея, становится мудрее, но человек, старея, лишь приближается к смерти.
— В ваши годы слишком рано говорить о смерти.
— Не считаете ли вы, что для того, чья книга о любви брошена нераскрытой, смерть — лучший выход?
— Я серьезно наказывал бы людей, покушающихся на свою жизнь.
— А тех, кто толкает к этому?
— Они тоже заслуживают наказания.
Из столовой раздался голос Шехла-ханум:
— Зулейха, иди сюда, пусть мальчик спит. Да и мне спать хочется…
Зулейха шепнула Мехману:
— И без того человек больше спит, чем бодрствует. Горе тому, кто живет в полусне. Не так ли, Мехман?
