В маминой спальне я задираю футболку перед зеркалом на шкафу. Раньше я была страшная, как карлица. Кожа серая, а живот на ощупь словно тесто, вылезшее из кастрюли: палец тонул в рыхлых телесах. Все из-за стероидов. Преднизолон и дексаметазон в больших дозах. Оба лекарства — сущий яд, от них толстеешь, становишься уродливой и злобной.
Прекратив их принимать, я похудела. Теперь тазовые кости выпирают и ребра торчат. Я, словно призрак, постепенно покидаю свое тело.
Я сажусь на маминой кровати и звоню Зои.
— Что это вообще такое — секс? — спрашиваю я.
— Бедненькая, — жалеет меня Зои. — Тебе не понравилось, да?
— Просто я никак не пойму, отчего мне так неуютно.
— В каком смысле неуютно?
— Одиноко, и живот ноет.
— Ах да! — восклицает Зои. — Помню такое. Как будто тебя раскупорили?
— Вроде того.
— Это пройдет.
— А почему мне все время хочется плакать?
— Тесс, ты принимаешь все слишком близко к сердцу. Секс — лишь способ общения. Возможность расслабиться и почувствовать себя желанной.
По голосу кажется, будто Зои улыбается.
— Ты что, снова под кайфом?
— Нет!
— А где ты?
— Мне надо бежать. Cкажи, что там у тебя дальше по списку, и мы все решим.
— Я передумала. Список — полная фигня.
— Да что ты, это так весело! Не стоит от него отказываться. Наконец-то в твоей жизни что-то происходит.
Повесив трубку, я мысленно считаю до пятидесяти семи. Потом набираю 999.
Женский голос отвечает:
— Служба спасения. Что у вас случилось?
Я молчу.
Женщина спрашивает:
— Произошел несчастный случай?
Я отвечаю:
— Нет.
— Не могли бы вы подтвердить, что все в порядке? — просит она. — Будьте добры, назовите ваш адрес.
Я называю мамин адрес. Подтверждаю, что все в порядке. Интересно, придет ли маме счет. Хорошо бы пришел.
Я звоню в справочную, узнаю телефон «Самаритян» [3] и не спеша набираю номер.
— Алло, — отвечает мягкий женский голос с акцентом, пожалуй с ирландским. — Алло, — повторяет женщина.
Мне неловко тратить ее время, и я говорю:
— Жизнь — дерьмо.
Она негромко произносит «Угу», и это напоминает мне о папе. Полтора месяца назад он ответил так же, когда врач в больнице спросил, понимаем ли мы, о чем речь. Помню, я тогда подумала, что папа, наверно, ничего не понял, потому что все время плакал и не слушал.
— Я вас слушаю, — произносит женщина.
Мне хочется обо всем ей рассказать. Я прижимаю трубку к уху: чтобы говорить о важном, нужно стать ближе.
Но я не могу подобрать слов.
— Вы меня слышите? — спрашивает она.
— Нет, — отвечаю я и вешаю трубку.
