Он надеялся, что тот возьмет его в руку, но Латиф этого не сделал. Поэтому Шабкату пришлось держать его в наполовину вытянутой руке. Микрофон был не тяжелым. Тем не менее это было неудобно, поскольку ответы планировались длинные и держать руку в одном положении Шабкату пришлось бы долго.
Но настоящему журналисту положено терпеть любые неудобства ради получения такого вот сенсационного материала. Шабкат так и делал. Он терпел.
— Изначальным толчком, который в итоге и привел меня в Сирию, стало чувство справедливости. Оно является совершенно естественным для каждого горца, каковым я являюсь всю жизнь, с момента рождения, — ответил Латиф. — Я жил и воспитывался в России. Не знаю, как было во времена Советского Союза. Люди говорят об этом по-разному. Ведь и тогда, не только сейчас, их жизнь складывалась не одинаково, а собственного опыта такого рода я не имею.
Шабкат удивлялся тому, как грамотно строил свои фразы его двоюродный брат. Видимо, он и в самом деле учился в исламском университете Эр-Рияда и освоил там искусство красноречия. Хотя, конечно, цветистая арабская речь сильно отличается от русской. Сперва Латиф, наверное, научился правильно, грамотно говорить на арабском, а потом, как видно, сумел перенести свои навыки и на русский язык.
При этом у Шабката создавалось впечатление, что сильный акцент, присущий Латифу, совсем не мешал ему. Даже наоборот. Он только придавал его речи убедительность, создавал мощную иллюзию откровения.
— Я искал справедливости, можно сказать, с самого детства, сначала у себя в Дагестане, в родном селе и в Махачкале, потом и в Москве, где прожил несколько лет. Увы, я везде встречал неприятие своих поисков. Меня мало кто понимал хотя бы потому, что люди не хотели этого делать. Едва ли не каждый человек считал, что справедливость должна существовать для него одного. Настоящей, всеобщей справедливости никто вокруг меня не хотел. Каждый желал только личных благ, считал справедливым именно это. Результат всем известен — мощнейшее расслоение общества, неодолимое финансовое и социальное неравенство. Я продолжал поиски. Знакомые рассказали мне о создании Исламского государства Ирака и Леванта. Всеобщая и полная справедливость была завещана ему самим Создателем. Я в то время учился в Саудовской Аравии, знакомился с историей ислама. Там у меня был хороший друг-афганец, которого на учебу направила «Аль-Каида». Оттуда ему пришел приказ по окончании учебы встать в ряды бойцов ИГИЛ. Я, признаться, в те времена не видел разницы между ним и другими исламскими странами, не понимал, почему они иногда воюют между собой. Друг объяснил мне, что только ИГИЛ придерживается истин, завещанных нам Аллахом, не только на словах, но и на деле, живет по ним. Он привел конкретные примеры в доказательство своего мнения и позвал меня с собой. Сказал, что за ИГИЛ воюют девятьсот дагестанцев и тысяча семьсот чеченцев. Там немало и представителей других мусульманских народов, проживающих на Северном Кавказе. Мне очень хотелось встретиться с земляками. Я даже сумел уговорить нескольких студентов исламского университета, с которыми сдружился в Эр-Рияде, примкнуть к нам. Так у меня возник костяк моего собственного будущего джамаата.
