Ей нравилось, что ее зовут Светланой. Даже удивительно, как ее простецкая мама надумала дать ей такое поэтическое имя. В нем слышалось что-то нежное и даже таинственное. Она чувствовала себя героиней баллады: «молчалива и грустна милая Светлана»; ей казалось, что она и должна быть такой: молчаливой и грустной. Неизвестно почему. Имя подходило к ее пепельным волосам, которые она носила распущенными по спине и тщательно подрезанными наискось с боков. Эта довольно длинная грива имела форму конуса острием вниз.
Нельзя сказать, чтобы это была удобная для работы прическа. Но Светлана терпела. Она дорожила «конусом», который считала важной своей «деталью».
Обдуманные детали — из них складывается наружность. Деталь может в один момент испортить впечатление от всего целого. Например, ногти. Было почти невозможно при ее работе сохранить в порядке ногти. Хотя она работала в перчатках. Но Света не была ленивой: она подолгу отпаривала руки, мазала их и «дневным» и «ночным» кремом и обрабатывала ногти не хуже опытной маникюрши. И никто ни за что не сказал бы, что эта девушка целый день копается в земле. А если даже управляется с газонокосилкой, так это тоже не украшает женские руки. Но Светлана не жаловалась: ей нравилась ее работа.
Еще в то время, когда они жили в коммунальной квартире, где все наперебой ласкали и хвалили красивую и приветливую девочку, она научилась думать о себе словами, услышанными от взрослых. Позднее к ним прибавились вычитанные из романов, которые Света брала у старой дамы, жившей в большой угловой комнате, заставленной книгами и всякими интересными вещицами давней поры. Книги тоже были старые, растрепанные, но интересные.
«Ветер играл ее пепельными волосами, а зеленоватые глаза ее были устремлены в загадочную даль», — думала о себе Светлана, осторожно двигаясь между рядками высаженных на клумбе пионов.
После окончания курсов торговых работников, где Светлана училась отлично, ее направили в парфюмерный отдел большого универмага. Красивая девушка за прилавком с духами — это смотрится. Вероятно, так решила администрация. Так думала и сама Света. «Смотрится или не смотрится» — было для Светы то же самое, что «быть или не быть» для принца Датского. Тут-то и входили в силу детали. Именно по нотам этих самых деталей должна была исполняться симфония ее будущего.
Больше всего в жизни Света хотела «смотреться». И у нее для этого имелись веские основания. Она отнюдь не была из тех акселераток, которые потянулись в рост, теряя в округлости. Все у нее было на месте. Она догадывалась, что от отца, которого она не помнила, ей досталось овальное, с красиво очерченным подбородком лицо, нисколько не похожее на материнское, и продолговатые «египетские» светлые глаза. Она научилась тушью оттенять свои коротенькие реснички, так что они казались длинными, а щипчики придавали им нужный «загиб».
