И полковник медленно вышел из ворот госпиталя. Трамвайные рельсы вели в обе стороны, но все равно — никуда. И он не стал садиться в яркий и звенящий трамвай, остановившийся прямо перед ним. Как будто веселый вагончик не предназначался для таких, как он. А пошел отмеривать пехотным шагом до самого бульвара. И тут сел на скамейку просто потому, что попалась свободная.
Иван Петрович закрыл глаза. Только на минуту закрыл, а увидел многое…
Он проснулся среди ночи.
Поднялся с постели рывком, потянулся, с хрустом разминая плечи, разведя руки, и, хотя окна еще были закрыты ставнями, он почувствовал, что там, за стенами дома, произошло что-то важное и даже необходимое ему, о чем он знал уже ночью, когда начался снегопад, несильный, медленный, тени его скользили по занавескам монотонным движением, от которого он тут же снова уснул и, засыпая, блаженно подумал: «Скоро, скоро…»
И все же не ожидал, что так скоро. В коридоре перед уже затопленной печкой сидел на корточках и грел руки лесник, подбористый, коричневый лицом, вовсе не похожий на традиционного лесника: безбородый, молодой, с веселыми темными глазами.
А слова-то прозвучали какие! Трубные слова! А в общем — самые обыкновенные, много раз слышанные, но каждый раз по-новому волнующие: «Пойдем хозяйку добывать, есть берлога». «Откуда же знаешь, что именно «хозяйку»? А может, там «хозяин»?» — спросил Иван, отлично понимая, что лесник зря не скажет, а только хотелось подробней, точнее.
И лесник тоже понял Иванову хитрость, когда начал со смаком, неторопливо рассказывать, что по всему видать — «хозяйку»:
— Эти норовят — в самую трущобу, уж она коль заляжет, так в такую глухомань, куда и подступу нету. И яму не в пример большую отроет. А вокруг коряг валяется, словно бригада целая корчевала! — Лесник с нажимом добавил: — Такую выследить — это не то что молодого. Тот тяп-ляп погребет лапами, повыворотит еловые корни да завалится под ними. Кое-как. Словно пьяный под забором. Нет, Иван Петрович, здесь не то!
Лесник долго еще говорил, и хотя Дробитько понимал, что тот набивает себе цену, и знал его как бахвала — слушал с удовольствием, вспоминая, как осенью стреляли медведя в овсах с «лабаза» — помоста на дереве, и как лесник, спустившись, рогатиной добил подраненного, вздыбившегося зверя.
И все же то была не настоящая охота. А вот сейчас… Идти на берлогу зимою, поднять зверя, именно поднять — это совсем другое, чем его дожидаться!
— И тесть пойдет с нами, — пообещал лесник, — добычливый старикан.
