Павел на собственном опыте понимал, насколько это может быть соблазнительно. Вот почему он настаивал на том, что лучшим способом искоренения «греха» является ежедневный кеносис, проявляющийся на практике в сообществе, основанном на взаимной поддержке, где все равны.
В посланиях коринфянам Павел называл «греховное» отношение «похвальбой» (каухэсис). Обращаясь к гипотетическому иудею, полагавшему, что Тора дала ему незыблемое превосходство над язычниками, он говорит:
Хвалишься Богом, и знаешь волю Его, и разумеешь лучшее, научаясь из Закона, и уверен о себе, что ты путеводитель слепых, свет для находящихся во тьме, наставник невежд, учитель младенцев, имеющий в Законе образец ведения и истины{376}.
Однако и римские язычники ощущали свою добродетельность, когда видели, как человека осуждают, предают позору и казнят по законам Рима за малейшее прегрешение. Дух «похвальбы» приводил к «делам закона», т. е. социальной дифференциации, агрессивному соперничеству, жадности, конфликтам и разобщенности{377}.
Грех пришел в этот мир из-за эгоистичной самонадеянности Адама, который отказался признавать ограничения: по наущению змея он возжелал стать «как бог», чем принес миру великие несчастья{378}. В своем письме к филиппийцам Павел высказал мысль, что с Мессией возникло новое человечество: ведь Иисус, в отличие от кесарей, не стремился быть равным с Богом, но «уничижил себя», отказавшись от подобных амбиций, шовинизма, поглощенности собой. Отказавшись от всяких привилегий, он принял смерть на кресте. Галатам Павел показал Мессию, добровольно подвергшего себя страданиям, на которые его обрек закон, ради солидарности с жертвами этого закона, возвышающего одних людей и унижающего других. Коринфянам Павел проповедовал коллективную, совместную природу спасения: ведь все верующие формируют тело Христово. Теперь же римской общине Павел описывал Иисуса как царя, который, что удивительно, примкнул к бунтарям, преступившим закон:
Ибо Христос, когда еще мы были немощны, в определенное время умер за нечестивых. Ибо едва ли кто умрет за праведника; разве за благодетеля, может быть, кто и решится умереть. Но Бог Свою любовь к нам доказывает тем, что Христос умер за нас, когда мы были еще грешниками{379}.
Христос, которому по праву принадлежал носимый императорами титул «сын Божий», перевернул привычные для политического мира устои. Он стал диаметральной противоположностью кесарю, именовавшему себя «первым среди равных» (
