. Иисус Мессия не стоял на одиноком пьедестале, грозный и недоступный для людей: этот «божественный муж» был одно со своими последователями и позволил им приобщиться к своей божественной славе. «Мы же все… видим, как в зеркале, славу Господню и преображаемся в тот же образ от славы в славу…»
{321}По мнению Павла, «высшие апостолы» забыли о распятии Иисуса. Позорный факт распятия сделал благовестие неприемлемым для тех, чей ум ослеплен пышностью и великолепием кесаря, «бога века сего». Подлинные апостолы Иисуса были не сверхчеловеками, но теми, кто наблюдал его немощь в смерти на кресте. Они испытывали тяготы, гонения и преследования: «Всегда носим в теле мертвость Господа Иисуса, чтобы и жизнь Иисусова открылась в теле нашем»{322}. Поэтому именно Павел и его спутники, а не «высшие апостолы» – подлинные представители Христа{323}. Они не бахвалятся блестящими достижениями, а могут предъявить лишь «великое терпение в бедах, нуждах и тесных обстоятельствах, под ударами, в темницах, в изгнаниях, в трудах, в бессонных ночах, в голоде»{324}. «Дайте нам место в вашем сердце, – просит Павел общину в конце письма, – мы никого не обидели, никому не повредили, ни от кого не искали корысти». Что бы ни случилось, в его сердце для коринфской экклесии всегда есть место{325}.
Нам остается лишь воображать драматические жесты человека, который зачитывал послание Павла в Коринфе: как он с помощью пантомимы изображал надевание и снятие покрывала, трепет и страх толпы. Реакция коринфян на письмо была доброжелательной, но последующий приезд Павла в Коринф осенью 54 г. обернулся провалом. Привыкшие к красноречию «высших апостолов» коринфяне пришли к выводу, что Павел смотрится бледновато: «В посланиях он строг и силен, а в личном присутствии слаб, и речь его незначительна»{326}. Похоже, Павла оскорбили и пристыдили перед всей общиной, и ему пришлось стоять перед судом, обвинившем его в финансовом обмане. Его упрекнули в том, что он бахвалился дамасским поручением и запугивал общину. В Эфес Павел вернулся подавленным и униженным: неужели все труды пошли прахом?
Многие люди отреагировали бы на подобные обвинения очень резко. Однако Павел верил, что подлинная сила кроется в немощи. Обливаясь слезами и пребывая в смятении и тревоге, он диктует писцу новое («слезное») письмо{327}. Считая, что ему нечего терять, он выставляет себя эдакой потешной фигурой: составляет «речь неразумного», одну из форм риторической диатрибы, которая с помощью юмора пытается изменить настрой читателей и дать им серьезно задуматься над смыслом и последствиями текущей ситуации. «Не почти кто-нибудь меня неразумным, – начинает он, – а если не так, то примите меня, хотя как неразумного, чтобы и мне сколько-нибудь похвалиться». Впрочем, похоже, в «неразумных» не он один: коринфяне и сами хороши, раз позволили запугать и унизить себя каким-то шарлатанам, да еще и довольны этим: «Вы терпите, когда кто вас порабощает, когда кто объедает, когда кто обирает, когда кто превозносится, когда кто бьет вас в лицо!»
