Ермолка под тюрбаном | страница 39

До встречи с Меламидами в Стамбуле я заехал в Батуми (где я по случаю был членом жюри на кинофестивале экспериментального кино). На пограничном контроле с Турцией в очереди стояли толпы с огромными чемоданами — безвизовый режим между Турцией и Грузией создавал идеальные условия для мелких торговцев и мешочников. В этом была своеобразная традиция. В Турцию через мусульманскую часть Грузии, Аджарию, двигались беженцы и после Второй мировой войны — те, кто, как «коллаборационисты», опасались репрессий со стороны советской власти. Среди них были и крымские татары.

Во время моих прогулок по Стамбулу, спускаясь от Башни Галата по одному из крутых переулков к набережной, я увидел вывеску с названием ресторана Galata House. Вывеска красовалась перед входом в обычный квартирный подъезд. Рядом, как полагается в ресторанах, было вывешено меню, где указывалось, что кухня эта — русско-татарская, что в Стамбуле меня, естественно, заинтересовало. Я долго жал кнопку звонка, и дверь наконец открыли. Перед входом меня встретила пожилая пара. Ресторан был совершенно пуст. Более того, помещение было похоже на частную квартиру. Точнее, на отдельный квартирный дом в три этажа. Был и дворик. Там любезные владельцы этого помещения указали мне на надпись на крышке канализационного люка. Это была явно лондонская фирма. Пожилая пара не могла больше скрывать от меня свой семейный секрет. Выяснилось, что этот дом — помещение бывшей британской тюрьмы прошлого века при британском консульстве. Султан даровал британской короне право сажать в кутузку британских подданных, нарушивших закон в Стамбуле: это была своего рода исламская шаария (самоуправление) в стамбульском варианте для британцев. Тюрьма давно закрылась, и сообразительный стамбульский архитектор Мете вовремя купил это помещение, а выйдя на пенсию, вместе со своей супругой Назирой превратил бывшую тюрьму в домашний ресторан-клуб. Здесь любят собираться стамбульские архитекторы. Мне дали рюмку водки, а Назира уселась за обшарпанное пианино. Разложила старые ноты, не по возрасту лихо вдарила по клавишам и вдруг запела: «Я люблю тебя, жизнь, и надеюсь, что это взаимно». То есть звучало это не так четко, но фонетически близко.

Назира, оказывается, транскрибировала русские слова, которые ей напевала ее мать. Мать Назиры услышала эту песню по советскому радио. Родители Назиры — татары из Крыма. Отец был врачом и оставался на своем посту во время оккупации. Когда гитлеровцы отступали, он разумно решил, что и ему надо держаться подальше от ГПУ. Так он в конечном счете и оказался в Стамбуле, где Назира и родилась. Любовь к России и ностальгические мотивы достались ей, так сказать, по наследству. Как и меню в ее ресторане. Тут у меня с Назирой и возник пельменный конфликт. Я заглянул в меню и попросил к водке пельмени. Пельмени принесли. Они оказались с творогом. Я сказал, что пельменей с творогом не бывает. Если с творогом, то это не русские пельмени, а украинские вареники. Или итальянские равиоли (в районе Галата селились и итальянцы). Видимо, родители Назиры, учившие ее кулинарному наследию России, спутали свою тюркскую традицию (