И вновь у меня появилась мысль просмотреть предыдущие записи, и вновь дурацкий киношный ужас одолевал меня: вдруг я увижу что-то такое, что лишит меня сна и отдыха? Вдруг я подцеплю какую-нибудь заразу?
Кстати, почему я вообще не выброшу эту гадость в мусорный контейнер?! Бесплатно ведь досталась!
Я протянул руку к креслу, замер на секунду и….
…и чуть не подпрыгнул, услышав звон ключей в прихожей.
Светка вернулась.
Она молча встала у двери кабинета и грустно посмотрела на меня. И вот тут-то мне дико расхотелось ее терять.
— Ну, говори, — предложил я, пряча глаза.
Мне вдруг стало неловко за стоявшую на столе бутылку.
— А что говорить? Говорить нечего. Мы с тобой уже не срастемся.
— Почему?
— Потому что мы разные.
— Гениально! — не удержался я. — Где-то я читал об этом, в каком-то женском журнале.
— Не надо сейчас острить, — устало бросила она. — Ты был моим первым мужчиной, Вить, и я тебе благодарна за все. Но ты не мой мужчина.
У меня ком встал в горле. Я пытался его проглотить, но он застрял. Только бы не разреветься, думал я, только бы не разреветься. Совсем как Кот в Сапогах в финале второго «Шрека».
— Ты действительно уходишь? — спросил я, пытаясь совладать со своим голосом.
Она утвердительно сомкнула ресницы.
— И решение твое окончательное и бесповоротное?
Тот же ответ.
— И у меня нет никаких шансов что-то исправить?
Она улыбнулась, но немножко нервно, словно ей приходилось отвечать на двадцатое по счету «почему» пятилетнего карапуза.
— Витя, ты так и не понял, в чем дело. Или, может, я недостаточно внятно все тебе объяснила. Нечего исправлять, понимаешь? Я не хочу больше с тобой жить не потому, что ты плохой человек или отвратительный муж. В конце концов, — тут она улыбнулась даже тепло и ласково, — ты намного лучше, чем пытаешься казаться. Дело не в этом…
— А в чем?
— В том, что я стала старше. Мне теперь хочется смотреть на жизнь своими глазами и без твоих постоянных саркастических комментариев. И я больше не могу ждать, когда пройдет твой кризис среднего возраста. Спасибо тебе за все, что ты сделал для пугливой семнадцатилетней девчонки. Дальше я сама. И давай расстанемся как взрослые люди. Ты согласен?
Я молчал. Похоже, ком в горле не собирался проваливаться внутрь. Более того, он становился крупнее и грозил разорваться потоком «скупых мужских слез».
— Ладно, Свет, завязывай. Пришла за вещами — собирайся. Не буду тебе мешать.
Ресницы ее дрогнули. Очевидно, ей все-таки было жаль. Я надеюсь на это.
