Никто.
Самое смешное, что мы все это понимали, и они трое знали, что я это понимаю. Но Бурковский во что бы то ни стало хотел сохранить статус-кво, и мне было интересно, как у него это получится без моей помощи, я принципиально не собиралась шевелить плавниками.
— Я должен был понять, что ты шутишь, но я отвык от твоей манеры общения, мы давно не виделись, и ты стала такой… самостоятельной.
Я всегда была самостоятельной, у меня не было выбора.
— Чего вы перед ней извиняетесь?
Это мать наконец оскалила зубы. Столько лет терпела, и вот прорвался фурункул. Я знала, что когда-нибудь это случится, и мне всегда было любопытно, как это будет, но тогда мне было нужно выйти из ситуации с определенной долей моральной победы, и мать прорвало очень некстати.
Если что-то одно идет наперекосяк, то остальное тоже подтянется, беда не ходит одна.
— Она же в грош никого из нас не ставит! — Мать выпрямилась в кресле, зло глядя на меня. — Ее взяли в дом, кормили, одевали, дали образование, к ней относились как к родной, а она вечно рожу кривила — все ей не так. Брат приехал, и то не смогла поговорить по-людски, довела до такого позора, чужой человек решил, что мы звери какие-то, замучили бедную девочку, обвинив невесть в чем.
Янек мне не брат, мы даже не родственники. Это Маринка была мне сестрой, и это их вечное подчеркивание несуществующего родства типа «отец», «брат» меня всегда бесило, потому что моим отцом был психопат Билецкий, а сестрой — самая милая и светлая девочка из всех, кого я знала. Только ее я любила за всю свою жизнь, только она освещала тьму, в которой я жила по вине родителей, и когда Маринки не стало, сделать вид, что ее вовсе не было, — подлость. И постоянно подсовывать мне этот эрзац «семьи» в надежде, что я забуду Маринку, было очень тупо. Но она этого не понимает. Мать, в смысле. Она же, типа, нашла в себе силы жить дальше.
Она, типа, жертва, ага.
А я нет, я не жертва и никогда не была жертвой. И не собираюсь начинать. Так что, если она решила именно сейчас на меня окрыситься, — значит, так тому и быть. Зачем-то ей это надо, именно сейчас, она всегда была расчетливой дрянью и если решила ударить в этот момент — значит, уверена в успехе предприятия. И я ей в этом помогу. Потому что только так я навсегда избавлюсь от контроля Бурковского.
Но сделаю это по-своему.
— Маша…
— Зенек, я не намерена больше терпеть ее в доме. — Мать обернулась ко мне: — Ты хотела самостоятельности? Она есть у тебя, дверь вон там. Или ты живешь, как живет наша семья, или убирайся сию секунду, дрянь, и больше не возвращайся.
