— Это как?
— А так. До того как мы тебя подобрали, все наперекосяк шло. И торговли никакой, и погода дрянь, и вол захромал… А теперь гляди-ка! Оно, конечно, прибыли все равно не видать, но хоть с неба не льет, вол до сих пор не пал, готовишь зы съедобно, да и болтовней своей развлекаешь. От скуки, знаешь ли, волком взвыть можно. А уж если настроение поганое, погода такая же, а кругом одни и те же унылые рожи… — Он махнул рукой. — Так и тянет за топор схватиться!
— Это уж ты маху дал, с топором-то, — вздохнул Вител. — Но в главном прав: в дальней дороге с таким настроем — хуже не бывает.
— Угу, — вставил вдруг Бурин, — то уныло было, кругом серо и сыро, а тут будто кто-то костерок запалил. Сразу на сердце полегчало!
— Ну вы уж скажете, — пробормотала я, отводя глаза. — А я это… В одиночку совсем уж тоскливо. Страшно — это ладно, можно пережить, да и Се… Красавчик в обиду не даст, но все ж таки… А с вами и спокойно, и всяко веселее, чем одному!
— Да ты и впрямь повеселел, — сказал Чарим уже без улыбки. — Когда я тебя на постоялом дворе увидел, так удивился: не парнишка, а… слов-то не подберу! Что тощий да бледный, понятно, жил небогато, потом в такую передрягу угодил… Вот только еще какой-то… тусклый, что ли? Не просто тень человека, а уже и тень тени!
— Ишь, как заговорил, — уважительно произнес Мак. Они с Мароном обычно помалкивали, но слушали внимательно. — А и я заметил. Похоже, просто отъелся наш Ленни да выспался — прежде, должно быть, вполглаза дремал, каждого шороха пугался, а? Ну и повеселел, сказки рассказывает, и вон, даже волосы завились, как у девчонки!
— И правда что, — пригляделся Вител и дернул меня за хвост. — Этак усы отрастишь погуще, подкрутишь по-молодецки, синий глаз прищуришь, кудри распустишь — все девицы твои будут! Может, даже горная ведьма влюбится, чего б нет?
— Издеваетесь… — протянула я с тяжелым вздохом, и они загоготали.
Чарим был прав: походная жизнь нелегка, однако я бралась за любое порученное дело, вспоминала то, чему учили меня дома, забывала придворное обхождение и могла уже отбрить какого-нибудь шутника так, что он не враз находился с ответом. Словно маска сползала с меня клочьями — не серебряная, другая. Та, что наросла на лице за годы жизни в княжеском дворце и превратила меня, как точно выразился Чарим, в тень тени, подобие прежней меня…
«Он сказал „синий глаз прищуришь“! — вдруг сообразила я. — Но я ведь… Глаза должны быть карие, как у князя Даккора! Неужели я отвлеклась, и маска… Да не может быть такого, утром ведь гляделась в воду — все было как надо!»
