Я молчала.
— Отец ведь поздно женился, — продолжил он после паузы. — Она была на двадцать с лишним лет моложе его… Знаешь, не самого знатного рода, и приданого-то с гулькин нос, и не красавица писаная, а вот поди ж ты! Отец за ней ухаживал, как мальчишка… Он очень ее любил.
— А она его? — спросила я, не вполне понимая, к чему этот рассказ.
— И она его, — твердо ответил Райгор, и я поняла, что наверняка он этого не знает. — Она… она умерла, когда мне и двух лет не было, я ее совсем не помню. А отец так и не женился больше. Наследник есть, а мачеху для меня он брать не хотел.
Снова воцарилась тишина.
— Отец не дожил до нашей свадьбы, жаль… Он говорил, ты чем-то напоминаешь ему мою мать.
Я вспомнила, как Райгор в запале предложил отцу самому жениться на мне, но промолчала. Не стоило вспоминать о таком.
— Не откроешь, значит? — снова спросил он.
— Уж простите, господин, но я воспитана в тех краях, где жениху даже лицо невесты до свадьбы видеть не полагается, не говоря уж о прочем, — приврала я. — И я не знаю, кто там с вами за дверью. Этак открою, а вы заявите, что я не вам отворила, а вашему гостю или вовсе оруженосцу и свидетелей — толпа. И разве можно жениться на опозоренной, даже если отец завещал?
За дверью царила тишина.
— Если хотите, ломайте двери. Засов здесь крепкий, сколько-то продержится, а я тем временем успею в окошко выпрыгнуть, — добавила я. — Высоко, но… лучше смерть, чем позор!
Признаюсь, я невольно давилась от смеха, повторяя фразы из здешних рыцарских романов, но Райгор, должно быть, принял эти звуки за всхлипы, поскольку произнес:
— Не думай обо мне хуже, чем я того заслуживаю, Альена.
— Всякому благородству есть предел, — припомнила я еще один подходящий оборот, — а вы, господин, еще и нетрезвы… Когда же человеком управляет не разум, а вино, он способен на самые мерзкие поступки, о которых сам же и пожалеет, но будет слишком поздно!
— Поверь, я не желал ничего дурного, — устало сказал он. — И я до отвращения трезв. Знаешь, сколько ни выпью, стоит взглянуть на всех этих девиц — так трезвею. Не иначе тело умнее меня и старается не наделать спьяну того, за что потом придется расплачиваться голове!
— Завидую вашему здравомыслию и самообладанию, господин, но дверь все равно не открою.
— Ясно… Что ж, спрячусь на конюшне, — усмехнулся он, и мне вдруг захотелось отодвинуть засов, но… будто чьи-то ледяные пальцы удержали мою руку.
— Доброй ночи, господин, — сказала я и добавила не без расчета: — Вам ведь вовсе не обязательно жениться на мне. Я знаю, почему господин Даккор так настаивал на нашей женитьбе: это все из-за перевала, верно?
