Небожена
Мою мать звали Небожена, она считалась гулящей женщиной, так как в свои восемнадцать любила сразу нескольких. Но ее любил только один — маленький и невзрачный мужчина по имени Йохан, так и оставшийся девственником до старости.
Однажды некая женщина, с которой ее муж перестал спать, решила извести мою мать. Небожена была тут совершенно ни при чем — она даже не особенно помнила ушастого и веснушчатого громилу, который однажды грубовато заигрывал с ней, зайдя по какому-то сенокосному делу. Но та женщина задалась целью найти виноватых в том, что у нее плохая фигура и злое лицо, что она дурно готовит и неприятно пахнет. Такой виноватой она выбрала мать, когда та еще не была моей матерью. Она собрала всё, что слышала и умела: все тихие проклятия, которые сильнее громких, все ядовитые слова и подлые колдовские приемы. Моя Небожена была совершенно безалаберна — она не заметила иголок в своей подушке и сухих скорпионов под крыльцом, ее не заинтересовала рассыпанная по спальне соль и дохлая мышь в хлебнице. Всё это на нее не действовало: проклятия и сглазы существуют только для тех, кто в них верит. Мать ничего не понимала, у нее в голове был ветер, а под подолом горячо, она жила как танцевала, а говорила — как пела. Она забывала все дела, стоило ей заметить хорошенького кузнечика или облако удивительной формы. Ей всегда нравились насекомые, и она понимала их лучше, чем буквы в алфавите. Небожена тоже нравилась насекомым, и они подлетали к ней запросто, не церемонясь. Она украшала ими волосы и платья, разговаривала, жужжа на разной высоте, и рисовала на песке конструкции их конечностей и крыльев. Она даже не заметила, как я родился у нее, продолжая одинаково радостно плакать и грустно смеяться уже со мной на руках. Неудивительно, что она не поняла, что как-то неспроста малознакомая некрасивая женщина протягивает нам кружку с молоком. Бабочки кружили вокруг, будто пытаясь что-то крикнуть, муха бросилась в жидкость и умерла. Она ничего не заметила, отхлебнула, но дальше не стала пить, увлекшись походкой пчелы по своей руке. На следующий день у нее заболел живот, она лежала в постели и вспоминала о будущем, пока в дверь не постучала давешняя женщина. Что случилось между ними — никто не знает, даже я: меня выронили на пороге, и я смотрел в синее небо, пока в доме раздавались неразборчивые слова и звуки. Та женщина перешагнула через меня и вернулась домой. Я остался единственным свидетелем, да и то ничего не видел, а что видел — не мог рассказать, а что теперь могу рассказать — не могу доказать. Моя мертвая мать говорит мне всё, кроме этого. В этом месте она замолкает, но даже от бесплотного существа трудно слышать такие паузы. Я плакал вместо нее, так и не узнав, о чем. Известно одно: мама умерла и повзрослела одновременно, в один час.
