!
[34] — восклицала она. — Так и быть, спою, а то от тебя не отвяжешься».
Я усаживалась поудобнее, как будто без моих приготовлений она не смогла бы петь, и вся обращалась в слух. А она пела:
Распевает петушок,
Купи, купи пирожок,
Купи пирожок,
В хедер торопись, дружок,
Детки в хедер прибегут,
По порядку все поймут,
Пару строчек прочитают,
Вести добрые узнают,
Вести добрые затем,
Чтобы дать советы всем,
Как нам жить, как поживать,
Как Талмуд нам толковать,
Как на сложные вопросы
Без ошибок отвечать.
Тем, кто изучит весь Талмуд,
Тем коробочку пришлют
Из золота чистого
И меховую шапку.
«Ах, как хорошо, как хорошо, — восклицала я, хлопая в ладоши, — но ты спой мне еще, Хаинке, спой вторую песенку!»
«Вот наказанье Божье на мою голову!» — она с криком вскакивала с постели, роняя в колыбель спицу, с которой соскальзывали петли. Это означало, что сегодня я больше ничего не услышу. Я умолкала и сидела тихо, пока она, сердито ворча, приводила в порядок чулок. В ее гневных взглядах, искоса бросаемых на меня, ясно читалось, что в несчастном случае со спицей виновата только я. Я не шевелилась. В конце концов моя покаянная поза производила на нее впечатление, и она сменяла гнев на милость. (Конечно, я обещала принести ей вечернего хлеба для поднятия настроения.) Чтобы отделаться от моей особы, она пела мне еще одну песенку:
Спи, сыночек, засыпай,
Чистые глазки закрывай.
В колыбельке детка спит,
Под ней козочка стоит.
Коза едет торговать,
Изюм-орехи продавать.
Лучше всех товар, без спору,
Если выучить всю Тору
[35].
Тора в умной голове,
Каша с маслом на столе.
Папа с мамой будут Береле любить,
Папа с мамой повезут сынка женить.
Характерно, что в те времена даже в колыбельных песнях евреев говорилось об изучении Торы и посещении хедера, а не об охоте, собаках, лошадях, кинжалах, войне.
Хаинке увлекалась и пела мне еще много песен. Приведу еще одну:
Цигеле-мигеле,
Горькая редька.
Папа бьет маму,
Горько плачут детки.
Цигеле-мигеле,
Красные померанцы.
Папа голубит маму.
Детки веселятся.
Разумеется, на продолжение концерта ее вдохновляла перспектива отведать моего вечернего хлеба. Между тем становилось совсем темно. Я бросалась через двор в главное здание, где мои сестры уже за обе щеки уплетали вечерний хлеб. Няня Марьяша едва успевала его резать и намазывать нашим любимым крыжовенным вареньем. Я хватала мою долю и бегом неслась обратно во флигель, где певица оказывала мне на этот раз куда более благосклонный прием. И мы дружно делили пополам лакомый кусок…
