Рута: Мы говорим не о чьем-то детстве. Мы говорим обо всей жизни человека. О жизни нескольких поколений. О жизни в страхе. Здесь большая разница.
Эфраим: Хорошо. Другими словами, через двадцать пять лет люди начнут говорить?
Рута: Те, кто знает, уже давно к тому времени умрут. Сейчас они уже очень старые, а старость – не та пора, когда хочется стать героем.
Эфраим: Значит, единственный способ нам достичь своей цели – обратиться к молодому поколению Литвы, к тем, кто не застал советского времени. Однако это означает, что вы освобождаете от какой бы то ни было ответственности старшее поколение, а также власти Литвы.
Рута: Власть не хочет слышать правды потому, что этого не хотят ее избиратели. Власть хочет остаться у власти. Это ее единственная цель. Если бы кто-то и взялся расследовать, свидетельствовать, никто бы на это особенно внимания не обратил. Центр исследования геноцида и сопротивления жителей Литвы составил список 2055 лиц, возможно, причастных к Холокосту, и отправил его правительству Литвы. Вы думаете, что-нибудь произошло? Ничего не произошло. Так что было бы, если бы бабушка из Линкмениса заговорила с телеэкрана о том, что отец ее соседа расстреливал евреев? Ну, расстреливал, и что, как сказал один литовский историк, которого я уже цитировала.
Эфраим: Но тогда наконец выяснилась бы правда.
Рута: И что с того? Какая от этого польза?
Эфраим: Огромная польза для Литвы, для вашего общества.
Рута: А что оно такое, это литовское общество? Я говорю с позиции той старушки.
Эфраим: Общество, в котором она живет, чье будущее ее заботит.
Рута: Но…
Эфраим: Я знаю, что вы мне сейчас скажете. Что та старушка живет в своем маленьком мирке, в маленькой убогой деревенской избушке без туалета и водопровода. Ее не заботит никакое общество. Общества для нее не существует. Все это очень печально.
В конце XIX века в Каварскасе жили 979 евреев (63,3 % всего населения местечка).
Каварскас – это дом моего деда, родной край моего отца. Дом на главной улице Укмергес все еще стоит. Во дворе должен быть колодец. Старый Ванагас, как мы и сейчас его называем в семье, черпал воду и упустил из рук ворот. Рядом с колодцем сидел его десятилетний сын Витукас, единственный брат моего отца. Вращаясь, ручка ворота ударила мальчика по голове. Витукас умер десять дней спустя, и все эти десять дней кричал от боли. Сестра отца Эмилия умерла, едва родившись. Перед самым началом войны умерла от чахотки и сестра Валерия, ей был двадцать один год. Всех остальных членов семьи Советы сослали в Сибирь. Сослали из-за моего деда.
