Эфраим: Должно было произойти совершенно противоположное. Если полиция не берется расследовать преступление, а ты – его свидетель, иди в полицию и рассказывай. Старушке девяносто лет? Хорошо, но почему она не стала рассказывать раньше? Понимаю, почему она молчала в советское время, но ведь Литва уже двадцать пять лет независимое государство. Кроме того, Центр Симона Визенталя объявил инициативу “Операция «Последний шанс»”, мы выделили деньги, чтобы платить за информацию о Холокосте. Все литовские газеты печатали наши объявления. Почему вы все время говорите про страх? Ведь вы живете в демократическом государстве, вы – часть Европейского Союза…
Рута: Но убийцы были их соседями. Дети этих соседей по-прежнему живут рядом. А если не рядом, то живут где-то в Литве. Если начнешь об этом рассказывать, называть имена людей, тебя остановит твоя семья. Вся деревня, вся родня будет считать тебя доносчиком. Когда я сказала своим родственникам, что намерена писать книгу о Холокосте, упоминая и нашу родню, они очень рассердились. Ты что, Павлик Морозов? А может, на евреев работаешь за тухлые евро? Наверное, меня осудят, заклеймят, я стану паршивой овцой в своей семье. А мне это надо?
Эфраим: Но у каждого преступления есть своя цена, и кому-то придется ее заплатить.
Рута: Почему мне? Если мое правительство, суд, полиция ничего не делают? Если мне девяносто лет, и я живу в избушке у леса, как Янина из Линкмениса? Да, я, Рута Ванагайте, лично я приготовилась стать паршивой овцой, поскольку верю, что обязана сделать то, чего не сделали другие люди. Если не я, то кто? Если не теперь, то когда? Почти все свидетели повымирали. Но знаете, я скажу вам одну вещь. Если бы мой дед лично расстреливал евреев, я бы, наверное, промолчала. Мне было бы слишком больно, слишком стыдно. Я уверена, что никто из моей родни никогда не целился из ружья в другого человека и не нажимал на спусковой крючок.
Эфраим: Почему вы в этом так уверены? Может, вы просто этого не знаете. Однако давайте вернемся к разговору о страхе. Вы пытаетесь сказать, что люди жили в советское время, жили, охваченные страхом, и до сих пор продолжают бояться. Я хочу спросить: когда придет время, и вы перестанете прикрываться советским прошлым? Даже если у кого-то детство было очень тяжелое, все равно наступает время, когда этот человек должен взять на себя ответственность за свою жизнь и перестать обвинять во всем отца или мать.
