Так вот что: время уходить пришло!
Я знал, что намерение старика — дело нешуточное. Он всю жизнь выказывал недюжинную волю, когда таскал лямкой лодки с кооперативным грузом от деревни к селению кето, и когда после выхода на пенсию стал жить один среди тайги, — он и сейчас только усилием воли мог умертвить себя. Я думал, что все дело в очень сильном морозе, который давит на мозг человека, угнетает. Выйдешь на лыжню — пар изо рта шумит, деревья стреляют то здесь, то там не только ночью — и днем; глубокий снег мелкий, колючий: если стоять, пальцы ног в теплых броднях прихватывает и лицо стягивает. Я говорил Семену, когда выходил ночью, что есть северное сияние, и он просил меня рассказать, какое оно, я долго рассказывал, как выглядят движущиеся снопы феерического света, — странная, покоряющая фантастическая картина. Он слушал внимательно, а потом снова думал о своем, и неожиданно сказал очень серьезно:
— Слушай, Алексей, у меня к тебе дело.
Я насторожился, живем вместе, тайн никаких Нет — и вдруг какое-то дело.
— …Слушай хорошо, брат Ганька умер, который родился поздней меня, меня теперь тоже смерть поймала. Я скоро умру, а тут моя родня, предки, это наше место. Ну слушай. Кето хоронят по-другому. Надо, чтобы ты знал, как меня хоронить, и чтобы сделал все, как скажу, но надо дать верное слово.
Было ясно, куда его уже занесло. Настраивать старика на веселый лад в эту минуту — дело бесполезное, отшутиться — не время. Я почувствовал, что это для него слишком важно, и сказал, что сделаю все, как он мне расскажет.
— Даю слово, — произнес я спокойно и торжественно. — Похороню, если вперед меня умрете, не хуже, чем люди!
И он рассказал, что придется сделать, и показал брезент, в который его надо будет завернуть, и перечислил, что он возьмет с собой в тот мир, и объяснил, где стоит дерево, которое он уже затесал, возле которого надо будет рвать порохом, таять костром грунт и рыть яму. Я слушал очень внимательно и говорил с ним так, чтобы не оставалось сомнений: я сделаю все как надо. И он поверил. Он остался удовлетворенным, что нашел кому доверить столь важное дело и немного даже оживился и мы не возвращались к этой теме, но все же я видел, что он ждет последний свой час: он внутренне готовился уйти спокойно, но это не удавалось.
Энергия другого человека действовала на него не лучшим образом, а раньше, предоставленный себе, он тоже вел деятельную жизнь и у него не оставалось времени для мыслей о смерти, текущие дела и заботы занимали, а теперь кое-что изменилось. Я понимал, что если бы не морозы, в эту зиму слишком уж лютые, он мог бы ходить больше и отвлечь себя делом, а так дел у него было мало и даже держать прорубь он уже не мог. Ах, эти морозы и длинные-предлинные вечера, когда я уходил на путики и ночевал в других избушках, — тишина давила, а вечная его темнота и вовсе ложилась непосильной тяжестью. Он встречал меня, будто мы не виделись год, видно было, что он не чаял дожить до встречи.
