Постсоциалистической Европе, ушедшей с Востока на Запад, ни в коем случае не суждено быть "центристско-демократической" в новолиберальном смысле. Часть этого ареала, в частности прибалтийские республики, станет осваивать правонационалистическую модель, известную по довоенному опыту. Как тогда, так и теперь связывание своей судьбы с агрессором, несущим "новый порядок", толкает к милитаризму и фашизму. Юго-Восточная Европа, напротив, станет осваивать посткоммунистическую "левую идею", связанную с реабилитацией труда и трудящихся, возрождением социального государства и другими принципами, оппонирующими "новой рыночной идее".
И в этом отношении все будет толкать Юго-Восточную Европу к Средиземноморью, а не к Атлантике. Это вчера, на рубеже 80 — 90-х годов, когда Запад еще не был расколот глобальной американской авантюрой, "вхождение в Европу" выглядело как интеграция в атлантизм. Сегодня положение круто меняется. Коммунисты новой Восточной Европы, вчера еще не имевшие самостоятельного геополитического компаса, сегодня могут себя идентифицировать не только по идейно-политическим, но и по геополитическому признаку: как сторонники не Европы атлантистов, а средиземноморской Европы, более открытой и Евразии, и Ближнему Востоку, и Индии. В противовес атлантическим глобалистам, ввязавшимся в мировую гражданскую войну новых богатых с бедными, коммунисты и другие носители "левой идеи" в Европе могут идентифицировать себя как интернационалисты — представители "интернационала потерпевших". Весьма вероятно, что в противовес атлантическому "Западу" консолидируется "Европа левых сил", благоприятствующая ускоренной ротации правящих коалиций в духе левокоммунистического реванша. Этой давно назревшей ротации недавно мешала ассоциация коммунизма с "русским фактором" и "восточной угрозой". Теперь ничего подобного нет; напротив, данная ротация во внешнеполитическом смысле может восприниматься, по меньшей мере, как позиция спасительного нейтралитета Европы в войне, развязанной Америкой.
Словом, если прежнее размежевание Европы шло по "меридианному" признаку, указывающему на противостояние Запада и Востока, то теперь оно пойдет по "широтному" принципу, связанному с размежеванием "Старой Европы" от "новых" авантюристов атлантизма. Ясно, что такое размежевание легче будет даваться тем, кто ассоциирует себя не с глобальным наступлением новых богатых (у тех геополитический лидер определился вполне), а с самозащитой бедных. Это, впрочем, не исключает того, что националистичес-кие правые смогут сыграть свою роль европейских оппонентов атлантизма; но в целом вектор нового внутризападного размежевания будет определяться обновленной левой и даже коммунистической идеей.
