— Но если работа найдется, значит, они не сделали ошибки?
— Все они будущие граждане, да не все сыты. — Он видел мое недоумение и, в благодарность за сигару, продолжал: — Иногда работа трудна, иногда ехать до нее так далеко, что и на билет не наскребешь. Зимой трудно: в больших городах, особенно в Нью-Йорке, собирается столько лишних рук, что если только пара из тысячи возьмется за нож, то и тогда ни один кошелек не чувствует себя в безопасности. Властям пришлось открыть на здешних островах два даровых приюта…
— Отчего же руки лишние, если каждому есть дело?
— Зимой фермы и плантации закрыты перед работником. Один приют на Блэк-Айленд — для тех, кто уже сделался гражданином страны, там и больного не бросят за ворота, а тот, что на Уордз-Айленд, — ад и каторга для чужеземцев. — Жар, с которым он заговорил о приюте на Уордз-Айленд, имел простое объяснение, ему самому пришлось пройти через это чистилище. — Утром чашка дрянного кофе и ломтик хлеба, его если уронишь, то и не разглядишь на грязном полу. Суперинтендант, Джон Вейлс, проклятая сволочь, стравливал нас, как собак, расселил по залам: отдельно англичан, отдельно ирландцев, немцев, шведов, итальянцев, всех кормил одним дерьмом, а хвастал, что кормит разно… — Он с особым наслаждением затянулся сигарой. — Одного я не пойму: все мы в этом аду были как братья, без собачьего лая: мол, я англичанин, я ирландец, я немец!..
— Значит, и такое возможно! — воскликнул я.
— Только в нужде, у самой пропасти! — ожесточенно сказал он. — А в сытости каждому ближе своя косточка. Сегодня у меня хорошая ночь, вам я могу сказать, вы не моя дичь. Если купите ферму, по вашему следу другие ищейки пойдут: банки, кредиторы, налоговые агенты, зависть соседей и лихорадка, — на сломанной земле лихорадки не миновать.
— Это что — сломанная земля?
— Нетронутую от сотворения мира землю надо сломать тяжелыми плугами, дать перегнить всему, чем господь ее укрыл до тебя. На такой земле весной и осенью фермера трясет лихорадка. — Старик оглядел меня со снисходительным сожалением и с привычным, облегчавшим его чувством, что вот еще одна разбитая судьба. — Да вы и удержите ли в руках тяжелый плуг?
— Русская соха всему научит, после нее и поселенческий американский плуг покажется перышком.
Он не понял моего иносказания и покачал головой:
— Немногие выдерживают. Берут землю, оставляют на ней последние гроши и бегут. — Он был умен, этот пройдоха, и угадал мое истинное ремесло под английским платьем. — Сдается мне, вы из военных.
