Браун с Кристлом хмыкнули. Слева от Кристла сидел Найтингейл — напряженный, но вежливо сдержанный. У Роя Калверта блестели глаза: напыщенные и самодовольные люди неизменно становились мишенью для его насмешек; однако Гей был слишком стар. Да и броня его самомнения казалась непробиваемой.
— А уж если зашел разговор о почетных степенях, — продолжал Гей, — то могу вам поведать, что я кавалер четырнадцати почетных степеней. Представляете себе, Калверт? Представляете себе, Кристл?
— С трудом, — улыбаясь, признался Кристл; но в его улыбке сквозило невольное уважение.
— Четырнадцать почетных степеней. Не так уж плохо, правда? Меня избрали почетным доктором университеты всех цивилизованных стран, кроме Франции. Французы, знаете ли, не признают достижений иностранцев. Но и четырнадцать почетных степеней — это не так уж плохо. И у меня ведь есть время, чтобы получить еще одну-две.
— Надо думать, что есть, — проговорил Кристл. — Надо думать, что есть. И я заранее объявляю, что отмечу каждую из них — от себя лично — бутылкой вина.
Гей звонко прочитал послеобеденную молитву и повел нас обратно в профессорскую. Там на овальном столе уже стояла бутылка портвейна; нам всем больше нравился кларет, но по установившемуся обычаю, если Гей обедал в колледже, наставники пили его любимый портвейн. Когда Кристл помог ему снять мантию и пальто, он оглядел стол, увидел орехи на серебряном блюде, и в его глазах засветилось радостное оживление.
— Так-так. Мужской десерт, — сказал он, — орехи и вино. Великолепно. А где же эконом? Я хотел бы принести ему свои поздравления.
Он смаковал портвейн и один за другим разгрызал орехи. У него, несмотря на возраст, были прекрасные зубы, а поэтому десерт доставлял ему истинное удовольствие. Наконец он вытер губы и спросил:
— Если уж мы заговорили о мужчинах, то скажите — кто-нибудь из вас собирается опубликовать в этом году новую книгу?
— Может быть, я, — отозвался Рой. — Если ее наберут…
— Примите мои поздравления! — воскликнул Гей. — Примите мои поздравления! У меня тоже должна этим летом выйти небольшая книжица. Я не назову ее шедевром в ряду главных моих работ, но по исполнению она вполне хороша. Мне очень интересно, как ее примут. Порой, знаете ли, к немолодому ученому относятся с предубеждением.
— По-моему, вам совершенно не о чем беспокоиться, — сказал Браун.
— Меня беспокоит только предубежденность, — пояснил ему Гей. — Я не тщеславен и спокойно принимаю критику — если уверен, что в ней нет предубежденности. С тех пор как была опубликована моя первая книга, я хочу только одного: непредубежденности. Да-да, с тех пор, как была опубликована моя первая книга. — Он оглядел сидящих за столом наставников. Его зеленовато-синие глаза казались чуть выцветшими, — Это было грандиозное событие. Когда газеты сообщили, что книга поступила в продажу, я обошел несколько магазинов, чтобы увидеть все собственными глазами. А потом отправился в Гран-честер, к доктору Эрнсту Фазекерлею, моему шурину, — я ведь женат, знаете ли, на его младшей сестре. И вот я рассказываю ему об этом грандиозном событии, а его кот — вы, наверное, видели его кота, необычайной был величины кот, — он вдруг встал, знаете ли, этак на задние лапы, словно ему тоже захотелось меня поздравить.
