— Раз ничего с собой нет, то надо заплатить за то, что будете ввозить в Ошлу в следующий раз, а вира — за издевательство над пошлинниками! А то ишь, привычку взяли ходить с пустыми руками…
Но за дележом сдачи и торгами охранник как-то даже подзабыл про «оборотня», что с оглушительным лаем успел проникнуть в город, лишь только когда глянул на свою левую руку, в которой так и болталась выгоревшая висюлька, спохватился. Но мы уже успели просочиться через ворота. А вот дама, наконец пришедшая в себя, возопила:
— Почему это их без очереди? Я тут стояла!
Мы же лишь ускорили шаг. При этом мне, как добропорядочной горожанке пришлось метелку нести. Я прихрамывала, кривилась от боли в ноге, но терпела. Но, видимо, терпела не достаточно безмолвно, поскольку Брок не выдержал и со словами: «Держи и тащи», отнял у меня метелку и всучил ее Йону.
Оборотень уставился на так полюбившееся мне летное средство с недоумением, словно в первый раз его увидел. Но дракону, казалось, было на это наплевать. Он подхватил меня на руки и понес. Я попыталась было возразить, но вместо того, чтобы опустить меня обратно за землю, этот упрямец только цыкнул:
— Не ерзай.
Я смутилась. За мои двадцать четыре года меня на руках носили считанные разы, да и то в основном на занятиях по гражданской обороне, в качестве пострадавшего. Манекен наш приказал долго жить — развалился от усердного отрабатывания навыка «вынос пострадавшего из зоны поражения» еще на первой паре. Как итог — я оказалась на месте нашего пластикового Ёси, и когда меня тащили из этой самой «условной зоны поражения» молилась лишь об одном: чтобы добрые одногруппники не раскололи мне голову так же, как и манекену.
А вот сейчас, посмотрите-ка, уже не первый раз таскают на руках. И при этом даже моей головой косяки не считают. Приятно, черт возьми!
Йон, чему-то ухмыляясь, шел чуть позади. Метелка в его руках изображала обычный рабочий инвентарь дворника и даже не порывалась лететь. Уже смеркалось, народу на улицах все прибывало. Зажигались огни. Готовились к уличным выступлениям артисты, собирая толпы зевак.
В животе заурчало, напоминая, что пища духовная лучше всего переваривается желудочными соками, изрядно разбавленными горячей едой из печи.
Шильда, раскачивающаяся и скрипящая под порывами ветра, изображала куриные окорочка воздетые к небу. Не сказать, чтобы художник был дюже талантлив, но все же его умения хватило на то, чтобы есть захотелось не просто сильно, а отчаянно.
