Надо сказать, что по возвращении в Москву крикливые учительницы не особо долго продолжали игнорировать мое существование и вопиющее поведение и вполне быстро вошли в привычную для себя колею. Но тем не менее тот день в Париже никогда не упоминался и словом. Ни при каких обстоятельствах не было сделано даже малейшего намека. Естественно, время от времени в моменты задумчивости я по-прежнему замечал на себе недоумевающие взгляды, но они быстро отводились, и иногда мне казалось, что в глазах окружающих я замечаю какой-то страх. Но я старался не думать об этом слишком много, а просто радоваться: мне сошло с рук такое, за что любому другому жизнь превратили бы в каторгу. Не учителя, так заботливые родители. Мои же мама и папа о произошедшем ничего не узнали и даже не заподозрили. Это говорило о том, что они не отличались той самой заботливостью. Они не заметили ни новых вещей в шкафу, ни мобильника, который я первое время еще старательно прятал, а потом держал почти открыто. Страха во мне становилось действительно все меньше и меньше…
Удивительно, но в свои четырнадцать лет я чувствовал себя совершенно взрослым. Не тем курящим, пьющим и матерящимся взрослым, которым пытались стать мои ровесники, а именно что независимым. Не только от родителей и учителей, а от самих ровесников, да и вообще от всех на свете. Я был сам по себе, и мне было хорошо с собой. Одевшись по-парадному и легко убедив хозяина маленького магазина мужской одежды, что я старше своих лет, я начал подрабатывать.
Из магазина я часто отправлялся прямо в театр или в оперу, тратил на билеты почти всю свою зарплату. Я ходил по галереям, выискивал в кино европейские фильмы среди хлынувшего цунами голливудских картин, читал в парках… Правда, уже не поэзию. После Парижа я замуровал свои творческие вспышки в бетонный саркофаг и старался больше не играть с огнем. А поэтические сборники были для меня тем самым огнем. Вместо этого я перешел на прозу и был вполне счастлив.
Что касается Барона, так он действительно значительно увеличил свое зримое присутствие в моей жизни. Или скорее – слышимое. Примерно раз в пару месяцев он звонил мне на тот самый подаренный им мобильник и интересовался моими похождениями. Хотя я каждый раз не мог отделаться от ощущения, что он и так все заранее знает. Но слышать его голос всегда было праздником и подтверждением того, что где-то сказка жива и ждет меня. Непременно ждет.
На дни рождения он стал присылать мне по почте такие подарки, что я каждый раз все больше дивился, как такую красоту не конфисковали на какой-нибудь границе. Не буду описывать его подарки в деталях. Не в них суть. Суть, наверное, была в том, что я все больше привязывался к той красивой жизни, которая таким образом подавалась мне порционными кусочками. Не все сразу, а потихоньку, шаг за шагом. Меня приучали, как дикого зверька.
