– Выбрал? – услышал я голос Барона над ухом.
– Вот это вот что такое? – просипел я, сглотнув слюну, и ткнул пальцем на загадочный шар.
– Bien sûr, le Mont-Blanc! – заулыбалась пышная продавщица за прилавком, как будто только и ждавшая от меня хоть малейшего знака. – Notre classique. Toujours un trés bon choix![4]
Сладости так вскружили мне голову, что я не сразу понял, на каком языке вообще со мной говорят, и тупо уставился на миловидную продавщицу круглыми глазами.
– Бери, в общем, если не боишься преждевременного диабета, – перевел Барон.
– Не боюсь, – отозвался я глухо, так и не сводя глаз с неизменно улыбающейся продавщицы.
– Alors, Mademoiselle, – обратился к ней Барон поверх моей головы. – Deux chocolats chauds, un Mont-Blanc pour mon ami et quelque chose carré ou rectangulaire pour moi[5].
– Carré ou rectangulaire? – в явном недоумении переспросила продавщица.
– Oui, – не стал пояснять Барон. – Vous passez notre ordre á un garçon, d’accord?[6]
Продавщица автоматически кивнула с застывшей улыбкой, и Барон увел меня в главный зал, практически отлепив за шиворот от прилавка.
– Что вы сказали ей? Почему она удивилась? – спросил я.
– Я полагал, что твой французский безупречен, – ухмыльнулся Барон.
– Иногда, – криво улыбнулся я в ответ.
– Но не при виде сладостей, – констатировал он.
– Да, не при виде сладостей, – согласился я.
– Какой же ты все-таки еще ребенок, – не без нежности покачал головой Барон.
Просторный зал был битком набит людьми, среди которых поспешно шныряли официанты, при этом не создавая напряженной атмосферы. Ровные и незаметные, как вечно трудящиеся муравьи, они приносили и уносили вкусноту без видимых страданий на лице от того, что не могут все это съесть сами, и лихо увиливали с полными подносами от двигающихся стульев и широко жестикулирующих дам. Один из них стоял около столика в углу, под сводом с колоннами, и явно ждал нас, как ухоженное пугало, прогоняющее настырных посетителей от желанного местечка.
Мы опустились на симпатичные старомодные стулья, обитые упругой коричневой кожей, Барон сказал что-то (что я снова не понял) официанту, и тот удалился. Вокруг нас стоял гул сливающихся голосов. По ходу разговора мужчины и женщины расслабленно ели свои вкусности, и по полному отсутствию суматохи было сразу понятно, что такое баловство для них обычное дело. Меня начало подташнивать. «Вообще-то было бы умнее сперва съесть что-нибудь существенное, а не набрасываться с голоду на сладости», – неожиданно разумно подумал я. Но для разумности в «Анжелине» места явно не было. Все тут, от люстры до расписных стен и кожаных стульев, сочилось сладким декадансом.
