– Ты звучишь пошло, как баба, – поморщился Барон. – Скажи еще, что я похудел.
Я опустил взгляд на живот Барона.
– Нет, вы не похудели, – констатировал я.
– Боже мой! Только не говори, что ты все так же наивен и глуп, – возвел Барон глаза к потолку, но я был готов поспорить, что он рад видеть меня.
Я заметил, что на нас смотрело все больше и больше недовольных глаз. Мы явно уже слишком долго занимали заветное место в первом ряду, и толпу, норовящую вытеснить нас на периферию, останавливал исключительно внушительный вид Барона.
– Viens[3], – дал Барон мне знак двумя пальцами, и мы отлипли от кучи и медленно пошли вдоль зала.
– Понравился? – поинтересовался Барон.
– Ван Гог?
– Париж, музей, Ван Гог – начинай, с чего хочешь.
– Понравилось все из этого, – робко ответил я, устремив взгляд в отполированный пол.
Что мне не нравилось, так это я сам. Когда я представлял себе нашу первую беседу, я виделся себе фонтанирующим незаурядностью и остроумием молодым человеком, самоуверенным и слегка надменным. Вместо этого я впал в полное детство и чувствовал себя как на устном экзамене. При таком раскладе Барон должен был по-хорошему проводить меня до выхода, а потом никогда больше не вспоминать о моем скучном существовании. Я сунул руки в карманы брюк и принялся теребить там часы.
– Вижу, ты многословен, – сказал Барон строго. – Встретил бы я тебя действительно впервые спустя все эти годы, я, пожалуй, и был бы разочарован. Но ты можешь особо не волноваться. Я знаю тебя, Адам. Знаю твой характер. Знаю, как он менялся со временем. И я должен тебе сказать, что в целом доволен тобой.
– Откуда? – тихо проговорил я, так и не поднимая глаз.
– Что – откуда? – нахмурился Барон.
– Откуда вы знаете меня?
– Ветер рассказал, – уклончиво ответил Барон.
Мы остановились среди очередного скопления ног, и я наконец выпрямился. Со стены на нас смотрел рыжий мужчина тревожным взглядом.
– Позвольте представить: Винсент, – протянул Барон повернутую ладонью вверх руку к портрету, словно он действительно представлял нас друг другу. – Винсент, Адам. Адам, Винсент.
Рассматривающие автопортрет мастера туристы покосились на нас и отплыли.
– Очень приятно, – усмехнулся я. – Только, по-моему, Винсент не особо рад нас видеть.
– Винсент не рад никому. Даже самому себе, – кивнул Барон и широким жестом скрестил руки на груди. – Винсент болен, – шепнул он мне, как будто боясь обидеть портрет.
– Чем? – тоже шепотом спросил я.
– Скорее всего аутизмом, – ответил Барон немного громче, но все еще тихо. – Но Винсент даже не знает такого слова. В его времена аутизм еще не был открыт.
