Вот чилийская поэтесса Габриела Мистраль говорит о мужчине:
Хитроумны и лживы все его утвержденья,
В каждом доводе мудрость, что ответишь ему?
Здравый смысл тебя спас бы, но в любви нет спасенья, —
ты поверишь всему.
А вот Цветаева исторгает из груди вопль женщины всех времён:
«Мой милый, что́ тебе я сделала?»
Угасание любви — великая вечная тем, но Цветаева мельчит её, она думает, что если мужчина уходит, то только оттого, что женщина ему что-то сделала. Во всяком случае, тут кто-то виноват, и, конечно, не она, женщина. О, дочь Евы никогда не чувствует за собой вины! Всю вину обычно берёт на себя мужчина. Он действительно виноват. Он лгал ей много веков, он приучил её жить в атмосфере лести (лесть нынче называется комплиментом!). Женщина, по крайней мере светская женщина, так привыкла ко лжи, что жить без неё не может.
Ахматова возглашает:
Я пью…
За ложь меня предавших губ…
Обратите внимание: не за губы, а за произнесённую ими ложь. Ей вторит Светлана Кузнецова:
Последним теплом дорожи.
Ты видишь, как лето стареет,
И некому выслушать лжи,
Которая губы согреет.
Но дело, однако ж, не только во лжи. Дело в том, что мужчина и женщина в искусстве не дополняют друг друга. В искусстве нет равенства и равных прав, даже среди мужчин нет этого. И напрасно современная эмансипированная женщина Лариса Васильева грезит о некоей женщине, заговорившей с миром. Что она может сказать миру, эта заговорившая женщина? Какое нечто, даже усиленное миллионократно средствами массовой информации, услышит мир от неё? Мучаясь бессонницей, Пушкин, сколько ни вслушивался, ничего не мог расслышать от них, кроме этого: «Парки бабье лепетанье», но содержание такого «лепетанья» равно нулю. Итак, если мужчина — единица, то женщина — дробь. Смотрите!
Это Лермонтов. Вон куда смотрит мужчина.
Он снова тронул мои колени
Почти не дрогнувшей рукой.
Это Ахматова. Вот куда смотрит женщина.
Душа хотела б быть звездой…
Это Тютчев. Вот чего желает мужчина.
Горечь! Горечь! Вечный привкус
На губах твоих, о страсть!
Горечь! Горечь! Вечный искус —
Окончательнее пасть.
Это Цветаева. Вот чего хочет женщина.
И эту гробовую дрожь
Как ласку новую приемлю.
Это Есенин. Мужчина ничего не боится. Даже смерти.
Светлана Кузнецова обращается цветам:
Я бы сплела себе из вас венок,
Когда б не знала страха увяданья.
Вот чего боится женщина.
И, наконец, о самом главном. О женских потерях. Только теряя, женщина обретает голос. Пусть даже такой истеричный, как цветаевский вопль. Женщине положено плакать. Она этим облегчает душу. И сколько души заложено в народных плачах и причитаниях! Вспомним плач Ярославны. Вот он, наш зачин! Вся русская литература началась под его женским знаком. А это кое-что да значит.
