– Шуму нам не надо, – говорю. – А то ещё Шумный прибежит.
Фил поднимает палец вверх, лыбится. Старик хлопает меня по руке: выдюжим, не боись.
А мне как-то волнительно. Пусть отец и не мой, но всё равно хочу понравиться. Он вон шишка большая! Буду сидеть прямо, как баба Кора учила, и вежливо отвечать.
У меня никогда не было отца. Представления не имею, как с ним быть.
Дружок поднимается, лижет в щёку: понимает, жалеет. И я хлопаю зеньками, потому что все добрые и стараются для меня. Нельзя подвести и ныть.
Встряхиваю волосами и мигаю им: прорвёмся, да! А иначе никак!
***
…жуткая пляска форменного безумия.
Но взгляд не отвести. Такие хрени обычно появляются в ужастиках, перед тем, как произойдёт что-нибудь пипцовое или выползет невъе***нный монстр.
Не успеваю додумать, как начинает трясти. Сыплется штукатурка и камни, и морда Тодора становится совсем довольной. Как накануне встречи с дорогим другом:
– А вот и Малыш, – хищно и нездорово лыбится он.
И Малыш выползает.
Знаете, что хуже встречи с придуманным тобой плохишом? Придуманный тобой монстр! И когда врубаюсь, какой именно сейчас выползет, ссусь. В натуре. И мне по хрену, что подумают. Трясёт, как параличного. Падаю на задницу и ползу, барахтаюсь ногами в своей луже. Весь в мокрый, как мышь.
Потому что, громя и круша всё на пути, из двери напротив, как из норы, прямо на меня прёт землетварь.
И чего я не сдох раньше.
Ору, закрываюсь рукой, зажмуриваюсь. В соплях весь. И в моче. Плевать. Не хочу видеть, как она начнёт меня жрать, не хаааааааааачуууууууу!!!
Эхо тянет моё «у», но вскоре оно тонет в вое и ликовании кашалотов. И диком, будто лающем, как у гиены, смехе Тодора.
– Эй, ссыкун, что скажешь о Малыше? Правда же он хорош? – поворачивается ко мне и пинает ногой, сгибаюсь и отплёвываюсь. Разбил мне что-то, урод.
Болит, скулю.
– Цыц! – приказывает он. – Ненавижу слюнтяев. Вставай, тебе придётся познакомиться с Малышом поближе.
Поскольку встать не могу, коленки, как у марионетки, ходуном, он хватает меня за ворот и тащит к чудищу.
Землетварь обнюхивает меня и щерится, а я кошусь на зубищи, с добрый кинжал размером, и плыву.
Монстр чуть отползает, задирает задницу, бьёт хвостом. Вижу шипы, словно не хвост, а моргенштерн. И разрушительная сила, наверняка, та же.
Впиваюсь зубами в себе в ладонь. Чтоб не начать выть. И клянусь: вернусь к себе, буду писать только про принцесс и розовых единорожков, которые какают радугой.
Врагу бы не пожелал этот мир.
