Отправляемся в полдень | страница 60



Но он лишь хмыкает в ответ и взмывает ввысь, оборачиваясь по пути.

А ближайший экзекутор хватает меня за волосы и тащит к пыхтящему поодаль шагомеру.

Визжу, извиваюсь, но держит крепко. Тут скорее кожа с головы слезет, чем вырвусь. Меня забрасывают в клетку под брюхом шагомера. Проезжаю по гнилой соломе. Ударяюсь спиной о решётку, шиплю.

Экзекутор шипит тоже:

– Грешница!

Одно слово, а жжёт. Он ещё и огненной плетью хлещет по земле, взметая вихрь обгорелой травы.

Вместо лица у него тьма. Только глаза – красные точки – горят. И руки костлявые. Руки смерти. Мне не страшно, пусть я умру.

Устала.

Откидываюсь на солому, закрываю глаза. А слёзы так и текут, забегают в уши, капают на волосы.

Так одиноко.

Тоскливо.

Серо.

И совсем всё равно, что будет дальше.

А дальше – камера, где-то в подвале. Сырая и зловонная. С клопами и крысами. Солома снова гнилая. Вся дрожу. Так и простыть по-женски недолго. Хорошо, что умру раньше, чем заболею.

Зубы выбивают дробь. Обнимаю колени, прижимаю к себе. Жалко, что всё-таки не одела ничего поверх сорочки.

Кладу голову на скрещенные пальцы и смотрю на крысу. Тощая. Фыркает, деловито обнюхивает всё и перебирает лапками.

Всегда ненавидела и боялась крыс, а сейчас жалею, что нет хлебной корочки. Подманила бы – какая-никакая, а жизнь рядом.

Вспоминаю песенку, её любит папин друг, Алексей Фёдорович, и здорово поёт под гитару. Пытаюсь тоже, но не узнаю свой голос – хриплый, гнусавый. Правда, крысе и так сойдёт. Тяну тихонько, не попадая в мелодию:

Жила-была крыса подвальная,

Была эта крыса нахальная!

Сметану из крынок высасывала,

Селедку из бочек вытаскивала,

И в масле каталась, и царствовала

В уютном подвальном раю.>5

Она внимательно меня разглядывает. Улыбаюсь ей, вытасикаю соломинку, дразню зачем-то, как кошку, – туда-сюда.

Крыса наблюдает.

Сворачиваюсь клубочком на тонком слое соломы, ёжусь, потому что холод пробирает до кости.

– Если я засну, ты меня съешь? – спрашиваю серую гостью. Но ей больше со мной неинтересно, юркает в дырку в стене.

И была такова.

Предательница.

Даже крыса бросила меня …

Холодно, как же холодно.

Шепчу невидимому, тому настоящему, что спасёт всегда и вытащит из любой передряги:

– Согрей!

И, правда, чувствую его рядом. Большой. Надежный. Прижимает к себе. Рядом с ним спокойно.

Он не предаст.

– Спи, котёнок, – ласково говорит он, и голос кутает тёплым бархатом. Улыбаюсь, вожусь ещё немного, устраиваясь поудобнее и засыпаю.

Он будет сторожить мой сон и в обиду не даст.