Смотрю, как от неба клонится к дому тощая фигура богомола, беса полудня. С его лап тянуче капает едкая зелень. И там, где она касается земли, возникает дыра. И плесень. Зелёная, она разрастается быстро. Пожирает всё.
Небо бурое. Потому что сквозь желтоватый туман.
Салигияры в драконьем обличье снуют туда-сюда. А махнул грех-богомол лапой – и пикируют вниз. Взжжж! Взжж! Как подбитые самолёты.
Один, вижу, разинул пасть и обжёг монстра. Но тот успевает кинуть ему прямо в рот ком слизи. И дракон, кувыркаясь, летит прямо в меня.
Задавил бы, если бы чёрный не оттащил вновь.
Он кричит на меня.
Не слышу слов.
Мне всё равно.
Только бы отстал.
Салигияр, что чуть не пришиб меня, катится кубарем. Ударяется в дуб, дерево кренится. Дракон падает на пузо, из его глотки вырывается взрык и клубы дыма. Пламени нет.
Глупый дракон.
С него слазит драконье. И по земле, хрипя, выпучивая глаза и раздирая себе руками горло катается человек. Присматриваюсь – юный, мальчишка почти.
Чёрный, что держал меня, отпускает, бежит к нему, по пути срывая перчатку. Правая рука пламенеет, и когда он касается поверженного, тот осыпается прахом. Но улыбается почему-то.
Чёрный поворачивается ко мне, глаза его злые и огненные. На щеках желваки играют. Бледный весь.
– Уводите её, – орёт кому-то за моей спиной. – Ей здесь не место!
Левой рукой вытирает лицо, и на пальцах остается кровь.
Мне на плечи падает одеяло, кутают и уводят куда-то.
Поднимаю голову – госпожа Веллингтон, вмиг сморщившаяся, словно мятая бумажка, губы дрожат, глаза бегают, саму всю колотит. Помощница!
Идём к странноватого вида автомобилю. Он напоминает распластавшуюся лягушку, впереди торчат две объёмных трубы, какие-то шестерёнки и манометры. Блестят начищенные медные бока.
Шофёр в гогглах и масивных перчатках торопит.
Но сесть не успеваем.
Появляются они.
В одеяниях из дымной тьмы. Сверкают красными очами. Сжимают в когтистых костлявых руках огненные плети.
Экзекуторы.
Но в этот раз я их не боюсь. Зелёная плесень уныния съела мой страх.
Она боится. Госпожа Веллингтон. Образчик хладнокровия и добропорядочности. Слышу, как стучат зубы. И за меня хватается, как будто это не мне опора нужна. Бормочет под нос, губы белые – молится.
Я не молюсь, смотрю на него – жених, ангел, спаситель! Стоит, голову склонил, покорный. Экзекуторов приветствует. Но взгляд мой ловит, уже хорошо. Ухмыляюсь, надеюсь, что вышло ехидно. Его не берёт ни железо, ни дерево. Ну что ж, пусть проймёт моё презрение.
