Это и есть – высшее. Оно всегда недостижимо.
Кто ж нас пустит таких, падших и с бывшим ангелом, в Рай? И где взять Беатриче, что поведёт?
Тотошка, обычно резвун, притих, поник и лежит у ног. Защитника из него не вышло, грустит. А Серый трёт бока и косится на меня недобро, будешь знать, гад, как к девушке лезть!
Солнце выползает медленно и лениво, невыспавшееся и злое, прям как я.
Зырю на Тодора и становится ещё херовее. У него по всему телу – черные борозды. Следы лап подземников. От борозд – как ручейки, вены чертят: их чёрная кровь побеждает его.
– Эй, – говорю ему, – ты почти дохляк.
Он бьёт ладонью по другой руке у локтя: во, мол, и хрипит:
– Не дождётесь.
Встаёт по стеночке и, когда кидаюсь помочь, обдаёт взглядом: ша, молекула. Гордый, блин.
Выползает на площадку, где бойня шла. Ползём с Тотошкой за ним.
Да, нехило они тут всё покрошили.
Тодор обрыскивает всё и вдруг как свистнет. Мы аж подпрыгиваем в своей подглядывалке. Так недолго и попалиться, и палимся.
– Выползайте, надзиратели.
Голос глухой, говорит – не оглядывается. А тут всё вокруг дрожит и дыбится. Куда вылазить? Землетвари в пасть? Она – тут как тут.
– Малыш, – Тодор её по боку треплет, а та от радости гопотит и хвостом так долбёт, что Разрухи, какие попадаются, окончательно – в пыль.
Мы подходим на полусогнутых. Страшно. Хотя раньше я на таких лихо рассекала. А вот Тотошка, хоть и видел, исскулился весь. Боится.
– Ты, гавкун, – Тодор приваливается лбом к землетвари, и я вижу, как его колотит, и тварь от этого беспокоится, – с моими ребятами, как и говорили вчера, к мутантам пойдёшь. Кашалоты помогут тебе убеждать. Скоро, скажи, всем хамба будет, если за себя рвать не станем. Трусы пусть сразу усвёстывают, а то я вернусь и лично каждого освежую, – достаёт ножище свой, Тотошка аж за меня шурхает, – ты усвоил?
Бедняга из-за меня самый нос высовывает и кивает.
Тодор ухмыляется:
– Герой! За юбку прячешься!
Тотошка, не вылезая, ворчит и скалится.
– Ну ладно, живи, – машет рукой и снова свистит.
На этот раз из всех домов лезут жутики. Рыба вместо головы, плавники, ластами шлёпают.
Так вот вы какие, кашалоты. Не зря ими пугают.
– Саск, – кивает синему, у которого ершится черепок, а сам отстаёт от землетвари и стоит, шатаясь, как та тростинка, – забирай гавкуна, десяток наших, и **здуте Залесье.
Синий трясёт башкой, что-то булькатит.
Тотошка отступает:
– Не пойду, с ними – не пойду.
Хвост втянул, уши жмёт, жалко.
Но не Тодору, скотине.
