Они жестко велели мне отойти от входной двери и загнали в угол гостиной. Я очень старалась не дать им увидеть, как я волнуюсь. Тревога моя возросла, когда один из троих снова заговорил:
— Мы знаем, что вы регулярно переходите демаркационную линию.
Я постаралась выдержать его взгляд.
— Я — швейцарская гражданка. Следовательно, я свободна передвигаться, куда захочу. Вот мой паспорт и разрешение, подтверждающее мои права.
Его явно не интересовали мои бумаги.
— Мы знаем, что вы передаете письма.
Вот тут важно было не ошибиться — или они знают, и я не должна выдать мою тревогу, или они блефуют, и я не должна попасться в ловушку.
— На каком основании вы это утверждаете?
Им было что-то между тридцатью пятью и сорока годами.
Старший, явно пользовавшийся уважением товарищей, ответил:
— Некоторые письма были адресованы нам и нашим друзьям, и мы знаем, что «почтовым ящиком» были вы. Другой добавил:
— Мы — франко-французы[17].
Признаюсь, что после стольких усилий, потраченных на то, чтобы никак не проявить свои чувства словами или поведением, я не смогла удержать возглас изумления. Итак, это были участники Сопротивления! Я приняла осторожность за высокомерие! Прежде чем начать говорить откровенно, они хотели проверить меня, оценить мою реакцию. После этого они сразу расслабились, и я почувствовала облегчение. Мы сели в гостиной. Немцев не было дома, и, если не случится ничего непредвиденного, они не должны вернуться до ужина. Мы беседовали долго, очень долго. Они объяснили, как пытались через префектуру получать информацию, которую передавали друзьям, оказавшимся по стечению обстоятельств на правильной стороне от демаркационной линии.
— Согласитесь ли вы, вы и ваша семья нам помогать? — спросили они.
— Моя семья тут совершенно ни при чем. Мне всего восемнадцать лет, но вы беседуете со мной, и я одна беру на себя эту ответственность. Итак, если я могу быть полезной, я принимаю ваше предложение.
Что касается помощи, в настоящее время речь шла только о передаче бумаг, документов; о переправке людей пока речь не шла.
— А как вы обходитесь с обыском на контрольном пункте?
— Меня ни разу не обыскивали.
— Ни разу?
Они не верили своим ушам. Как могло быть, чтобы на стратегически важном пограничном посту регулярно пропускали без обыска кого-либо, пусть даже миловидную и наивную девушку? Я поведала о своих уловках. Мое «колдовское зелье» варилось из двух ингредиентов: юность — залог невинности и беглый немецкий — залог доверия. Я сказала, что я оказалась одним из немногих, если не единственным человеком, понимающим, что говорят немцы, и которого немцы могли понимать. При каждом переходе через границу на другой стороне моста я заходила в постовую будку, чтобы поговорить с солдатами. Я непринужденно ставила велосипед и прицеп прямо перед дверью будки, чтобы показать, что мне нечего скрывать и я ничего не боюсь, чтобы солдаты привыкли к тому, что мои приезды и отъезды совершенно естественны. Кстати, я специально старалась бывать в Шовиньи как можно чаще, чтобы солдаты не заметили изменения в длительности и порядке моих переездов. У меня всегда было алиби: главное, пропитание для жителей Бона, но также занятия на курсах по подготовке к сдаче второго экзамена на аттестат зрелости.
