Дедушка Руньон, к которому ученики съезжались со всей Европы, и сам много путешествовавший с концертами, имел весьма интернациональное видение действительности. Что до меня, я не всегда понимала, что происходит, но всем интересовалась. Каждое утро деду приносили «Фигаро». Я брала газету и пробегала ее со страстью, хотя довольно беспорядочно. Деду не нравилось, что я бросаюсь на все подряд без подготовки. Однажды он сказал: «Я вижу, газета тебя интересует; это очень хорошо, но мне не нравится, что ты читаешь невесть что. Если хочешь, я покажу тебе, какие статьи стоит читать, а потом объясню их тебе». Я очень обрадовалась: в возрасте десяти лет попасть в руки человека, которым я восхищалась, которому беззаветно верила! Так каждый день дед делал для меня обозрение прессы. Культуре, конечно, отдавалось привилегированное место, но дедушка привлекал мое внимание и к международным событиям, объясняя политический контекст обсуждаемых вопросов. Это стало ежедневным ритуалом после каждого урока фортепьяно. Была газета, но было и радио. Вокруг большого приемника собиралась вся семья, чтобы послушать новости, как тогда говорили.
Дедов анализ никогда не основывался на априорных суждениях. Он никогда не говорил: «они правы» или «они ошибаются». Он пытался дать мне понять, почему те или другие действуют тем или иным способом. Не потому, что все было оправдано в его глазах, но из интеллектуальной строгости. Следовало сначала знать, затем понять и, наконец, судить. Он говорил мудро и авторитетно, что мы никогда не знаем всего, нам всегда чего-то не хватает для полноценного вывода, и что лучший метод рассуждения — это некоторая сдержанность в суждениях, перед тем, как бросаться сломя голову в том или ином направлении. Таким образом, уже в возрасте десяти лет я тщательно изучила оба тоталитаризма — сталинский и гитлеровский — умом десятилетней девочки.
Если рассматривать с сегодняшней точки зрения позицию семьи моей мамы, я бы сказала, что политически она была право- центристской, при благожелательном восприятии ими левоцентристов. Однако Народный фронт[11] не считался в нашей семье положительным экспериментом. И мне кажется, что мало кто из нашего окружения голосовал за его кандидатов. Но в застольных разговорах проявлялось известное сочувствие людям, доверяющим ему. У нас понимали, что людей, живших в гораздо более трудных условиях, чем мы, могло соблазнить правительство, обещавшее лучшую жизнь. Наша среда больше соприкасалась с правыми политическими движениями. В частности, напомню про «Огненные кресты» полковника Де ля Рока
