Однако у их сыновей стали проявляться иные социальные, коммерческие и даже политические амбиции. Они отказались от старой одежды и многих старых обычаев. Когда Россия в последние тридцать лет существования царского режима начала двигаться к чему-то, напоминающему капиталистическую систему, во главе процесса были уже они, а не дворяне, которые прежде задавали тон. Они отошли от традиционных купеческих видов деятельности — производства текстиля, водки, древесины и сахара — и занялись банковским делом, промышленностью, железными дорогами, газетами, издательским делом, торговлей с заграницей. Эти люди усвоили современные методы бизнеса и поощряли коммерческое и профессиональное образование. Многие из них имели европейское образование и отличались более широким мировоззрением, чем их отцы. Но они тоже были русскими националистами. Подобно многим русским — тем, что жили в их время, и даже столетие спустя, — они верили в то, что Россия может найти некий «третий путь», который позволит стране преуспеть, не переживая болезненной социальной ломки, сопровождавшей индустриализацию в Западной Европе. Они покровительствовали новым направлениям в русском искусстве, литературе и театре. Они поддерживали Дягилева и его балет и поощряли блистательную школу русской живописи 1890-х годов и первых лет XX века. Братья Третьяковы основали в Москве Музей русского искусства. Морозовы и Мамонтовы заложили основу Московского художественного театра, где впервые были поставлены чеховские пьесы. В качестве символа своего освобождения многие из них покинули Замоскворечье, район к югу от реки, где традиционно жили староверы, и построили замечательные особняки в стиле Art Nouveau и Русского Возрождения в более модных районах Москвы. Некоторые из этих особняков были сооружены по проекту Франца Шехтеля.
Обогащение и социальное возвышение семьи Харитоненко происходило по этому образцу. Иван Герасимович Харитоненко (1820–1891) родился близ города Сумы на севере Украины. Современники отмечали, что Иван — «выходец из народа». Члены его семьи были государственными крепостными, и он тоже, возможно, был освобожденным крепостным. Это был человек, обязанный всем только самому себе, своему интеллекту, работоспособности, нравственным принципам, выдающейся предприимчивости и поразительной энергии. «Говорят, — писал восхищавшийся им многословный автор некролога, — что колоссальные состояния не могут быть созданы из ничего, они всегда зиждутся на какой-нибудь темной сделке». Однако, продолжал он, Иван явно опровергал это правило, и даже его враги никогда не пытались доказывать обратное. Начав младшим помощником местного купца, ко времени освобождения крепостных он уже сколотил небольшой капитал. Это высвободило его энергию и толкнуло на независимый путь — он занялся сахарным делом. Украинская сахарная промышленность не процветала в руках пассивных местных землевладельцев, ранее в ней господствовавших. Новые люди типа Ивана Харитоненко превратили ее в один из наиболее динамичных и механизированных секторов индустрии в Российской империи. Отчасти благодаря полученным ими от правительства концессиям, к середине XIX века украинцы производили 4/5 всего сахарного песка империи, а к 1914 году украинское производство сахара уступало по объему только Германии.
