Диалог с тайным советником Сталина | страница 20

Вы, товарищ Лукашов, касаясь особенностей Февральской революции, констатируете, что, когда в армии появилось много скороспелых офицеров (в том числе из евреев), положение значительно изменилось. Порядочность, достоинство всё больше отходили на задний план, уступая нахрапу, обману, карьеризму.

Когда вы, Николай Алексеевич, рисуете образы и описываете отдельные действия таких известных полководцев царской службы, как генерал Алексей Алексеевич Брусилов, армия которого в 1916 году блестяще прорвала австро-германский фронт, подчёркивая свои отношения с ним, в это ещё можно поверить. Но вот рассказывая о малограмотном луганском слесаре Клименте Ворошилове, на мой взгляд, вы многое придумываете об организации его встречи со Сталиным в Стокгольме, куда они приехали на партийный съезд.

Во-первых, оба они были не столь уж известными партийными деятелями-марксистами, чтобы разъезжать по заграницам, а во-вторых, если верить советским энциклопедистам, они в это время находились под арестом, за которым следовала ссылка.

Вы, Николай Алексеевич, от начала до конца в своём повествовании как-то двойственно, противоречиво характеризуете Джугашвили.

То он у вас неуклюжий уродец, которого, не зная, куда девать, фельдфебель держит при ротной канцелярии. Хотя и здесь этот солдат, «окончивший семинарию», не оправдал надежды — «почерк у него был неважный, и казённую бумагу по всем правилам составить не мог».

Насколько мне известно, до революции во всех учебных заведениях, начиная с церковно-приходских школ, а тем более в семинариях и гимназиях каллиграфии и грамматике придавали большое значение, поскольку пишущие машинки ещё не имели большого распространения. А сказанное вами лишний раз подтверждает, что Джугашвили был человеком малограмотным.

И буквально на следующей странице вдруг приводите слова Людмилы Николаевны, высказанные Матильде Васильевне: «О бунтаре, об умном грузине, авторе революционных статей, который безвестно пропадает в сибирских дебрях».

При первом знакомстве с Джугашвили ещё в Красноярске вы, Николай Алексеевич, обратили внимание на его пристально-пронизывающий взгляд.

И вам показалось, что он просветил вас (разумеется, как рентгеном).

Более того, неуклюжий рядовой начал говорить с вами, подполковником царской службы, с чувством собственного достоинства и даже превосходства, как с учеником.

А ведь говорил Джугашвили-Сталин по-русски плохо, с резким грузинским акцентом, коверкая слова.