Мария Ивановна подошла, запыхавшись, к незнакомому майору, и сердце ее сразу упало. Она ждала, что скажет ей этот человек, с таким угрюмым лицом и невеселыми глазами.
Но майор улыбнулся и сказал:
— Вы, пожалуйста, не волнуйтесь. Ваш сын здоров. Я письмо привез. Он, кстати, просит приютить меня на несколько дней. Мне, видите ли, остановиться здесь негде. Это вас не очень стеснит?
Трудно передать восторг, охвативший Марию Ивановну. На одном примусе она готовила чай, на другом, занятом у соседей, жарила пирожки из пресного теста с консервированным мясом. Все, что так берегла для встречи сына, она поставила на стол.
Красная, в измятом, наспех надетом новом шелковом платье, Мария Ивановна носилась по комнате и столько задавала майору вопросов, что тот ни на один не успевал ответить толком.
Наконец, когда все было готово, Мария Ивановна уселась за стол и, с трудом переводя дыхание, вся сияющая, протянула свою рюмку к рюмке майора и сказала торжественно:
— Ну, дорогой товарищ майор, уж вы извините, забыла ваше имя-отчество, такое вы мне счастье принесли, что просто голова кругом пошла.
Майор чокнулся, выпил, закусил, потом, вытерев губы салфеткой, сказал, улыбаясь:
— Зовут меня Андрей Сергеевич. Фамилия Кузьмичев. Мы с вашим сыном…
— Как? — спросила Мария Ивановна, вставая. — Как вы сказали? — И, вдруг побагровев, задыхаясь, она крикнула, показывая на дверь: — Вон! Сейчас же вон, чтоб духу вашего не было! Да как вы смели в чужую квартиру придти, когда… Вон, сейчас же вон!..
Мария Ивановна догнала Кузьмичева на улице. Он шел, низко склонив голову: белый, мягкий снег ложился на его плечи, шапку.
Потом они оба — Мария Ивановна и майор — долго бродили по затемненным переулкам, и Мария Ивановна говорила ему простые и очень важные слова, какие хранят у себя в сердце пожилые, умные женщины, которые трудно и совсем не просто прожили свою жизнь.
И когда они остановились у знакомого дома, майор робко и виновато попросил:
— Мария Ивановна, пойдемте, пожалуйста, вместе. Одному мне как-то трудно очень.
— Не нужно, голубчик, — мягко сказала Мария Ивановна. — Здесь вам помощники только во вред.
Дома Мария Ивановна быстро разделась, легла в постель и, поставив у изголовья лампу, стала читать письмо сына. Но строки расплывались в ее глазах, она прижимала к губам бумагу, гладила ею себя по лицу, вдыхала ее запах, как вдыхала она когда-то младенческий запах тела сына. Она плакала, шептала какие-то смешные и путаные слова, и сейчас для нее все отошло куда-то далеко, и Кузьмичевы тоже: только одно, вот это единственное ощущение счастья матери переполняло все ее существо.
