— Мы тоже не далеки от того, Андроне.
— Но мы должны спасти самих себя, отец.
— Как? — с горечью спросил священник. — Думаешь, есть какой-нибудь выход?
— И не один!
— Ну, скажи!
— Надо посмотреть, на чем остановиться.
— Может, ты думаешь бежать?
— Прошу вас хоть на пять минут быть разумным.
— Почему?
— Потому что побег — верная смерть.
— И все же, — настаивал священник, словно зачарованный этой перспективой. — Ты молод. Тебе надо подумать о себе. Все заключенные в тюрьмах или лагерях думают о побеге. Особенно молодые. Ты представляешь, как важно, чтобы хотя бы один из наших добрался до Румынии?
— Представляю! Но это тоже из области всеобщего помешательства.
— Да, ты прав.
— Я просто реально смотрю на вещи, отец.
— И какой же ты выход предлагаешь?
Андроне заговорщически потянул его ближе к себе.
— Пока я хочу, отец, чтобы вы поняли одно: нельзя докатиться до того, чтобы продавать деревянные ложки, делать из костей фигурки голых баб. Нельзя дать навязчивым мыслям завладеть нами. Для этого пять наций прислали сюда достаточно тупиц. И еще пришлют… Вы помните, что я вам говорил однажды в поезде, перед тем как застрелился Джурджа?
— Я только помню, что ты заставил меня подписать коммунистическую прокламацию.
— Тогдашние подписи спасли всех нас от вероятной смерти.
— Но моя подпись наверняка опозорила меня дома. Возможно, я больше не являюсь служителем румынской православной церкви.
— Глупости! Тем остается только догадаться, что мы подписали бумагу под дулами приставленных к виску пистолетов.
— В любом случае я тебе этого никогда не прощу.
— Простите, отец.
— Легко сказать!
— Потому что я еще раз призову вас подписать другие прокламации. Всех до единого призову подписать.
Священник слегка высвободился из рук офицера и удивленно проговорил:
— Ты, парень, с ума сошел?!
— Напротив, отец! — ответил Андроне, нахмурившись. — Я борюсь с сумасшествием других, с инерцией других. Притом в полной ясности ума.
— Уж не намереваешься ли ты перекинуться к антифашистам?
— Детали в следующий раз. Мне надо посоветоваться с Харитоном. Харитон никак не может оставаться в стороне. У меня есть план, который следует тщательно обдумать. И те, кто войдут в нашу конспиративную группу, войдут в историю Румынии. Смею вас заверить в этом. Хорошенько запомните мои слова… А сейчас я хочу есть! Неужели Балтазар-старший не может подбросить нам несколько косточек от жеребца?
— Попытаемся повлиять на него.
— Он верит в бога?
— Не это главное. Сын Балтазара сказал мне, что в ночь капитуляции его отец перешел на сторону генерала Кондейеску.
