Кто-то осмелился нарушить глубокое напряженное молчание, установившееся после его слов.
— Последнее советское коммюнике заявляет, что тракторный завод…
Но не успел говоривший закончить фразу, как слова застыли у него на губах под свирепым взглядом фон Риде.
— Лгут! Не оставлен! Фон Паулюс удерживает тракторный завод в своих руках. Он удерживает весь Сталинград. Слышали? А вы, господин обер-лейтенант, должны бы больше верить немецким генералам, чем русским бумажонкам… Марш!
Человек отделился от группы и пошел, согнувшись, в сторону, чтобы затеряться в толпе. Группа застыла на месте, и тогда кто-то другой глухо, сквозь зубы, проговорил:
— Это красный. Надо будет узнать, как его зовут.
Фон Риде, удивленный, повернулся, будто испугавшись, что кто-то посягает на его авторитет и влияние на остальных, Перед ним стоял высокий, худощавый человек в очках в черной оправе, одетый в офицерскую шинель без погон. Он коротко поклонился, не мигая глядя в лицо фон Риде, и представился тем же хриплым голосом:
— Доктор Хельмут Кайзер! Давно искал повода познакомиться с вами. Я рад…
Никто не обратил внимания на этот незначительный инцидент, кроме капитана Новака, который оказался в то время поблизости. Новак был ходячей энциклопедией гастрономических знаний, а его тетрадь с кулинарными рецептами стала библией для любителей изысканных блюд, готовых без конца вкушать их в своем воображении. Лекции Новака о самых экстравагантных блюдах иногда с затаенным дыханием слушали десятки людей.
Он был низкого роста, с рано состарившимся лицом, с признаками легкого помешательства в глазах. Новак глупо улыбался даже незнакомым офицерам, нередко разговаривал сам с собой, обращаясь с бессвязными признаниями в любви к фотографии, которую держал под крышкой карманных часов. Его постоянно терзало жестокое чувство голода, мучили навязчивые мысли о жене, и он мог забыть о голоде только тогда, когда им завладевала идея, что жена его обманывает. И тогда все, кто оказывался рядом, становились свидетелями самых смехотворных жалоб и богохульства. Фотография переходила из рук в руки как неопровержимое доказательство того, что красивая женщина не захочет погубить свои молодые годы в слезах и вдовстве. И Новак в конце концов впадал в состояние идиотизма.
Теперь он вынашивал странную мысль, которой не стеснялся делиться с любым, кто был готов принимать его всерьез. Новак как раз хотел поделиться ею и с немцами, но приступ ярости фон Риде умерил его пыл, поэтому он, как одурелый, пошел навстречу людскому потоку в надежде найти кого-нибудь, кто понял бы его и согласился стать его жертвой.
