Военнопленные, давно находившиеся в лагере, считали Иоакима сумасшедшим. Или, выражаясь мягче, путаником. Все же кое-что в его рассуждениях их тоже волновало. Иоаким, однако, не обращал никакого внимания на мнение других о нем. Он пожимал плечами и продолжал заниматься своим делом. Брал на руки свою кошку Куки и шел на кухню чистить картошку и размышлять о судьбах человечества…
Увидев входящего на кухню Штефана Корбу, Иоаким посмотрел на него с недоумением.
— Что с тобой, Тимур? — Иоаким даже прекратил чистить картошку. Он называл Штефана Тимуром за выступающие скулы, узкие глаза с черными сверкающими зрачками, толстые губы и смуглую кожу, делавшие его похожим на татарина. — Ты вроде бы не в своей тарелке?
— Да, верно.
— Правда, что итальянцы занесли в лагерь тиф?
— Откуда ты это знаешь? — удивленно спросил Корбу.
— Мне сказал об этом Харитон. Он был здесь час назад, искал чего-то. Кажется, хотел поживиться картошкой.
— А остальные тоже знают?
— Я был один. Как всегда, пришел на кухню первым. Ты из-за этого расстроился? Боишься?
— Нет! Не из-за этого. И вообще бояться нечего.
— Тогда отчего же?
— Пришел поделиться с тобой своей тайной…
И едва он произнес эти слова, как почувствовал, что земля будто заходила под его ногами. «И все же кто-нибудь должен знать, что творится со мной, — подумал он. — Анкуце я бы не мог сказать ничего. А раз у меня нет смелости крикнуть, ей: «Я люблю тебя!» — тогда хоть вырву из себя эту тайну. А после этого будь что будет!»
— Все же что-то случилось! — проговорил Иоаким, держа в одной руке картошину, а в другой нож и пристально глядя на него. — Никогда я еще не видел тебя таким взволнованным. Глаза у тебя такие, будто ты пил всю ночь. Ну, давай садись, выкладывай, что там у тебя. Я слушаю!
Корбу обошел корзины с картошкой и сел на маленький стульчик напротив Иоакима.
— Я слушаю, — повторил тот, снова принимаясь за работу. — Что же у тебя за тайна?
— Мне тяжело, — с трудом выдавил Корбу. — Самое страшное, что я не могу ни носить ее в себе, ни так сразу высказать ее.
— Тогда подожди, пока придешь в себя.
— Не знаю! Когда я шел сюда, я не думал, что будет так трудно.
— Какой-нибудь случай на фронте?
— Нет!
— До войны?
— Тоже нет!
— Тогда уже здесь, в лагере?
— Да.
— Надеюсь, ты не отправил на тот свет кого-нибудь из больных?
Корбу иронически улыбнулся:
— Какие же мысли приходят тебе в голову!
— Приходят, парень! — с неожиданной суровостью в голосе ответил Иоаким. — За восемнадцать месяцев, пока я нахожусь в лагере, многое мне пришлось повидать. Но еще больше услышать. У людей на душе всякое, одно тяжелее другого. Видно, не зря придумали лагеря для военнопленных. Здесь люди могут оглянуться назад и взвесить все свои поступки. Думаю, нигде не происходит такой ломки душ.
