— Рюмку неси, — по-барски махнул рукой Лавриков. — Этого пока достаточно.
Растроганный такой сценой, Санчо неожиданно прослезился и, по привычке шмыгая носом, навалился на Лавра всей своей многопудовой массой. Дружески обнял его за плечи.
— Лавр, — с чувством произнес он. — Я тебя люблю.
— А я — вас… — откликнулся Федор Павлович, но тушу Мошкина счел благоразумным отодвинуть от себя. Этот раздавит, как букашку, а только потом подумает. Так что лучше не рисковать здоровьем.
— Сволочь горластая, а не будильник!
Невзирая на выпитое спиртное и на душевное примирение — как с самим собой, так и с близкими ему людьми, — Лавр никак не мог заснуть. Дача давно уже погрузилась в тишину и покой. Даже луна зашла за тучи. Но Федором Павловичем овладела бессонница. Все вокруг раздражало его. То где-то далеко собаки залают, то деловито и без всякой опаски прошуршит ежик, пересекая две колеи в траве, накатанные колесами машин. Лавру казалось, что даже этот еж топает неимоверно громко.
Но самым большим раздражителем являлся, конечно, будильник. Он вызывающе стоял на стуле в изголовье дивана, и в абсолютной тишине каждое смещение секундной стрелки сопровождалось громким щелчком.
Устав от бессонницы и потеряв терпение, Лавр резким движением отбросил надоевшее одеяло и сел на кровати. Щелкнув выключателем бра на стене у дивана, Федор Павлович мстительно схватил злополучный будильник, поднялся на ноги и прямиком двинулся к раскрытому окну. Замах был сильным. Бросок вышел очень даже неплохой. Лавр прекрасно слышал, как выброшенная им в окно причина бессонницы пролетела сквозь листву кустарника и шмякнулась на землю. Не разбился. Во всяком случае, не было характерного звука.
— Еще, кажется, и уцелел гад… — проворчал Лавриков и двинулся обратно к дивану.
Однако стоило ему протянуть руку к выключателю, как покой его был нарушен новым вмешательством извне. Откуда-то из-за стены отчетливо донеслись шорох и скрежет. Это уже было выше человеческих сил. Кровь ударила в голову Лавру. Он подскочил к стене, будто это она была его реальным противником, и, развернувшись к ней спиной, забарабанил голой пяткой по доскам.
— Иди отсюда, мышь! — бесновался измученный бессонницей слуга народа. — Нет у меня жратвы! Ничего нет!.. Проваливай на первый этаж! К Санчо катись! К Санчо!..
После очередного сокрушительного удара пяткой в стену Лавриков прекратил свои сумасшедшие действия и прислушался. Скрежета больше не было. Федор Павлович склонился, приложил ухо к стене, но и этого ему показалось недостаточно. В завершение он опустился на четвереньки и выжидающе замер, как принявшая стойку гончая. Послышался едва уловимый звук: удаляющееся цоканье коготков.
