Я помалкивал, уже смирившись, не препятствуя их вежливой благожелательной тягомотине.
Буквы расползались. Стало сладко до тошноты. Помарка, еще… Медбрат предупредительно протянул другой экземпляр.
Наконец покатили быстро и с ветерком, заработал кондишн, запела мигалка, заиграл популярный Фаррелл Уильямс.
…Говорят, Довлатова погубила здешняя скорая…
Встали.
– Гарлем? – уточнила спутница, и медбратья подтвердили дружным гарканьем.
Стеклянные двери услужливо разъехались перед носилками. В предбаннике чего-то ждали люди разных оттенков темной кожи, то ли посетители, то ли больные.
Медбратья одновременным щеголеватым движением расправили носилки, превратив их в каталку, и мы въехали в небольшой отсек, где было совсем стыло от ледяной автоматики, и почему-то этот холод имел запах бочкового кваса.
Медсестра-1, смуглая, как квас, вонзила мне в пасть очередной градусник, а медсестра-2, такая же, задрав рукав, молниеносно проткнула вену, и липкое слово «analysis» потекло в меня надеждой… Они все выяснят, разберутся, они спасут…
– Посторонним нельзя, – сказала сестра-1 рассудительно. – Или вы не знаете?
– Я знаю, я живу в Америке, – сказала подруга нервно. – Ему плохо, он мой жених, он не понимает язык, он первый раз в Америке и в больнице, ему нужна моя поддержка…
– Если вы живете в Америке, должны знать. Нельзя, даже если вы его мать.
– Иногда мы разрешаем, – вмешалась сестра-2 еще более рассудительно. – Мы добры к иностранцам. Вы можете побыть немного. Пока не будет готов анализ. А потом вам надо будет уйти.
– Вы очень добры! Спасибо!
– Спасибо! – сказал и я, слез с носилок и заковылял за врачом в высоком тюрбане.
Он вышагивал важно, как раджа. Мне показалось, что это сегодняшний водитель, но сменивший оранжевый тюрбан на белый. Я брел мимо странных загончиков, кроватей, полуприкрытых зелеными занавесками, за которыми проступали тела. Все были темнокожими – врачи и больные. Мелькнули кровавые бинты, полуголая женщина, в ногах ее сидел полицейский; в другом загончике неподвижно лежал старик, свесив худые руки до пола…
Я лег головой к проходу.
Тонкая боль иглы, новое жжение надежды в изгибе локтя. Все-таки мной занялись… Теперь лежбище стерегла капельница с прозрачным бурдюком, полным бесцветной жидкости.
– Что это за лекарство? – спросил, глазами найдя подругу.
– Они тут знают, что капать… Поспи…
Она сжала мои пальцы своими, нежно-жалобно, точь-в-точь как тогда, когда в 1 классе Б после уроков решили обследовать школу и забрались в самый темный и дальний ее угол.
